Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
Рикард переменчив, мама, и в этом его неотразимость.
Работая над книгой, я поняла, что самым сильным человеком из нас троих была Ханна. Она обладала здравым смыслом и логикой. Она была реалистом. Когда я думаю о ее представлениях о Боге, я поражаюсь ее смелости, твердости ее мировоззрения. Она и жила в полном согласии со своей верой. Как говорил когда-то твой отец, она всегда рассчитывала на обиды и поэтому никогда их не копила.
Впрочем, как и мы с тобой.
Она могла быть злой, потому что не умела плакать. Но мы плакали так много, словно в нас скопился целый океан влаги.
Но это не помогло нам.
Я
Я очень удивилась, когда поняла, что ты завидуешь моему разводу. Раньше это даже не приходило мне в голову. Как ты говоришь, я не дотянулась до победы и рухнула вниз, как незадачливое ползучее растение.
Наверное, никакой независимости просто не существует в природе.
Когда ты рассказываешь о своей сексуальности, мне становится жалко тебя. Чувственность придает жизни радость, делает ее жизнью. Чувственность пронизывает жизнь, охватывает ее целиком.
Потому-то я так спокойно отношусь к неверности Рикарда.
Завтра я напишу ему в Лондон письмо: «Думаю, что мне не стоит тебя дожидаться…»Как ты думаешь, стоит ли мне писать так?
Мама, вот и наступило утро. Я поспала несколько часов, и на душе у меня стало спокойнее. Стало меньше предчувствий? Есть одна простая и важная вещь, которую я хочу тебе сказать. То, что ты получила от своего отца, я получила от тебя. В какой-то степени я передала это дальше, Марии и Малин, и смею надеяться, что они обладают большим самоуважением, чем ты и я. Наверное, это не принесет им счастья, как ты думаешь? Но у них есть свои дети и одновременно самоуважение. Ты так и не познакомилась со Стефаном, парнем Малин и отцом Лены. Он был похож на Рикарда и на дядю Рагнара.
Сейчас я снова перечитываю твой рассказ в свете восходящего солнца. Как это странно: ребенок может что-то знать, не сознавая своего знания. Ведь я знала, что и у меня могли быть, должны были быть братья и сестры.
Господи, как ты это выдержала? Я знаю, каково это – терять детей. Я едва не сошла с ума, буквально. Я не рассказывала тебе, как долго находилась я тогда в пограничном состоянии. Мне не хотелось тебя пугать.
То же самое, но, пожалуй, в еще большей степени, относится к войне. Я никогда не думала, что она наложит такой неизгладимый отпечаток на мое детство, какой страх вызвало у меня ее начало. Я помню того немецкого летчика, горевшего над нами в воздухе, помню, как приезжал и уезжал папа. Он был одет в солдатскую форму и говорил о зле. Никогда не забуду я и иностранные журналы, которые я покупала на деньги, оставленные мне Рагнаром.
Но есть вещи, которых ты не видела и не хотела видеть. Они касаются твоих братьев. Ты смотришь на них как на гнусных свиней. Чувствуется твоя потребность в мести, когда ты рассказываешь об их пьянстве, о чистке их грязных ботинок и об их сексуальном бахвальстве. Это было тяжелым испытанием для красивой, умной и одаренной девочки, безусловной любимицы отца.
Я знаю это, потому что дядя Август однажды сказал мне: «Она была папиной куколкой, ради нее он был готов на все. Нас он просто не замечал».
Отчасти потому, что после переезда в город она превратилась в живой анахронизм, в необразованную деревенскую женщину. К тому же ее забота душила твоих братьев.
Я не знаю, права ли я, просто я ощупью пытаюсь продраться сквозь джунгли предрассудков и психологических банальностей. Сегодня под утро мне приснился поезд. Я была одна в вагоне. Поезд стоял на каком-то боковом пути. Его прицепили не к тому паровозу. Обо мне забыли. Но здесь не было ничего тайного, ничего внушающего тревогу. Напротив, у меня было время подумать.
Мне пришло в голову, что, наверное, есть и главный путь, на который мы не попали.
Этот путь – любовь.
Наверное, мы обе – ты и я – пленницы любви.
Я вдруг вспомнила одно событие, происшедшее несколько лет назад, когда ты уже путалась, но была еще здесь, с нами. Ты еще могла говорить и радовалась, узнавая меня, когда я приходила навестить тебя. Папа тогда заболел, ему предстояла операция. Я тогда жила одна и металась между госпиталем в Сальгренска, где я навещала папу, и больницей, где находилась ты. Каждый день папа говорил мне:
– У тебя нет времени сидеть со мной. Езжай лучше к маме.
Я соглашалась и летела к тебе. Он улыбался и махал мне вслед рукой.
Через несколько недель его выписали домой, я посадила его в машину, и мы вместе поехали к тебе. Тебя везли в столовую в кресле-каталке. Увидев папу, ты взмахнула руками, как собирающаяся взлететь птица крыльями, и закричала:
– Это же ты, наконец! – Ты обернулась к сестре, которая тебя везла, и сказала: – Вот увидишь, теперь я скоро поправлюсь.
Я ощутила укол ревности.
Почему мужчины делают все, что в их силах, чтобы их было трудно любить?
И еще одна мысль: я уже писала, что я злее тебя. Но, как ни странно, я никогда не злюсь на Рикарда. У тебя же все было наоборот, вся твоя агрессивность была направлена на Арне. Была ли причина в том, что тебе не повезло с ним в сексе? Что ваша любовь не нашла выхода?
Чего я хотела, проследив путь трех женщин? Найти свой дом и вернуться туда?
В таком случае я потерпела неудачу. Никакого дома я не нашла. Может быть, его вообще невозможно найти, во всяком случае, на том пути, какой избрала я. Все оказалось намного сложнее, противоречивее, крупнее и темнее, чем может представить себе ребенок.Я даже не знаю, удалось ли мне лучше в чем-то разобраться. Но я все же многому научилась и не стану, как ты, мама, проклинать себя и складывать руки, когда на моих глазах какая-то истина начнет раскалываться на тысячи разных истин».
Анна уже заканчивала письмо, когда раздался телефонный звонок. Она удивленно посмотрела на часы. Ровно семь. Кто это звонит в такую рань, да еще в воскресенье?
Страх появился, когда она протянула руку к трубке. Поэтому Анна нисколько не удивилась, услышав голос добровольной сиделки, которая ухаживала за папой в Гётеборге:
– Мы нашли его в квартире без сознания, вызвали скорую и отвезли в Сальгренска.
Анна оделась, торопливо положила в сумку самое необходимое и позвонила в больницу. Прошло довольно много времени, прежде чем ее соединили с отделением неотложной помощи. Утомленный дежурством врач сказал: