Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
– Инфаркт сердца. Вам лучше приехать прямо сейчас, времени у нас не так много.Она еще успела позвонить Марии: «Ты знаешь, куда я еду».
Анна схватила такси, приехала в Арланду, взяла билет на челночный рейс до Гётеборга, а там снова села в такси и доехала до Ландветтера.
Около десяти она уже сидела у койки отца. Он лежал в палате без сознания под капельницей.
– У вас есть отдельные палаты?
Старика перевезли в одноместную палату. Анна села на стул и вытянула уставшие ноги.
Пришел врач с усталым голосом, послушал
– Присоединилось воспаление легких.
В голосе врача прозвучал вопрос. Анна все поняла и сказала:
– Он может поправиться?
– Нет, сердце уже практически отказало.
– Не делайте антибиотики.Он кивнул и сказал, что сделает все, чтобы старик не чувствовал боли.
Она сидела, глядя на отца. Часы текли незаметно. В голове было пусто. Странно, но она не испытывала никаких чувств, душа была опустошена, Анной овладела полная апатия. Пришла медсестра и сказала, что посидит с больным один час, а Анна может пойти поесть. В холле есть буфет, и если понадобится, то они ее найдут, сказала сестра.
Только теперь Анна ощутила волчий голод.Она взяла мясное рагу с яичницей из двух яиц и свекольный салат. Она успела позвонить в дом престарелых и сказать, что сегодня не приедет к Юханне. Когда она вернулась в палату, там ничего не изменилось. Она села на стул и снова взяла старика за руку. В семь часов вечера пришла сестра и сказала, что Анне звонят из Лондона.
Она почему-то ощутила громадное облегчение.
– Как дела, Анна?
– Все очень странно и… нудно. – Она устыдилась своих слов.
– Я вылетаю отсюда завтра рано утром, в полдень буду у тебя.
– Спасибо.
– Я говорил с Марией. Она попытается вылететь завтра, но пока не нашла няню для ребенка. До Малин мы не дозвонились, она в Дании, на каком-то семинаре.
Вернувшись к старику, Анна наконец заплакала. Теперь чувства захлестнули ее. Она снова взяла отца за руку и прошептала:
– Ты был таким хорошим папой.
Это правда, подумала она. Он всегда был рядом и всегда был готов прийти на помощь.
Ей мешал его редкий гнев, но в нем было лишь раздражение, но не ненависть.
В половине третьего утра он беспокойно зашевелился. Анна хотела было позвонить медсестре, когда заметила, что отец силится что-то сказать. Сухие губы шевелились беззвучно, Арне не смог произнести ни слова.
Она погладила его по щеке, прошептала: «Я все поняла, папа».
Он смотрел дочери прямо в глаза. Потом он испустил долгий вздох и перестал дышать. Все произошло быстро и незаметно, легко как никогда.
Анна нажала кнопку звонка, и только когда пришла медсестра и скорбно посмотрела на старика, Анна поняла, что он умер. Тихая, ненавязчивая боль переполнила ее. Анна поняла, что случилась беда, с которой отныне ей придется жить.
Плакать она не могла.
После бесконечно долгого минутного молчания сестра прошептала, что Анна может выпить кофе в сестринской комнате, ей все равно надо выйти, потому что
Анна сидела рядом с умершим и пыталась осмыслить происшедшее. В пять часов утра она позвонила Марии, рассказала о случившемся и добавила, что дочери пока приезжать не надо. Анна даст знать, когда будут похороны.
Над городом клубился серебристый туман, когда Анна взяла такси и поехала к дому у моря. Над скалистыми островками струилась густая дымка.
Домработница устранила все следы той ночи, когда она обнаружила Арне лежащим без сознания. Анна ходила из комнаты в комнату и, как много раз до этого, думала, что дом утратил свою неповторимость после того, как мама ушла от них в свой мир. Исчезли растения в горшках, не было ни покрывал, ни расшитых подушек. Был только убогий и скудный порядок, каким обычно окружают себя одинокие мужчины.
В доме было холодно. Анна спустилась в подвал, затопила котел, потом поднялась в свою комнату, достала из шкафа одеяло. Улегшись в кровать, она принялась думать о практических вещах, и ей стало легче.
В одиннадцать часов она проснулась. В подвале гудел котел, в доме стояла почти невыносимая жара. Но Анна не стала убавлять пламя, а лишь открыла окна и проветрила комнаты. Спина и руки болели после бессонной ночи, но она решила заняться неотложными вещами: позвонить в Ландветтер, чтобы Рикарда отправили сюда, а не в Сальгренска. Принять горячую ванну. Есть ли в доме еда? Наверное, есть.
Когда она лежала в горячей воде и скованность постепенно выползала из тела, Анна приняла решение: она останется. Она будет жить здесь – весной, а может быть, и круглый год. Она вышла в сад. «Мой сад», – впервые подумала она и устыдилась, увидев, какой он запущенный. Сквозь туман светило солнце, и в его холодном мартовском свете Анна смотрела на выродившиеся розы, которые не цвели уже много лет, на газон, заросший мхом, на полуметровые сорняки, торчавшие из клумб с прошлого года.
Потом она услышала шум подъехавшего автомобиля. Это был Рикард, и она тут же оказалась в его объятиях.
– Щеголяешь в халате на таком холоде и в деревянных сабо на босу ногу, – сказал он, отпустив ее.
– В доме очень тепло, – возразила она.
– Ты что-нибудь ела сегодня?
– Нет, здесь ничего нет.
– Глупышка, – сказал он, и прежде чем она успела что-то сообразить, они уже лежали на узкой кровати в верхнем этаже, и он страстно целовал ее глаза и грудь, и она понимала только одно – что она дома.
И это главное?
Но потом, когда он нашел жестяную банку со старым кофе, сварил и предложил ей выпить, она подумала, что нет ничего проще и лучше, чем то, что Ханна называла лежанием в постели.