Анна, Ханна и Юханна

Фредрикссон Мариан

Она сгребала граблями прошлогодние листья, складывала их высокими кучами, поджигала, а потом долго стояла у костра, смотрела на огонь и мысленно блуждала в иных мирах. Она гуляла по пляжам, иногда бегала, карабкалась на крутые склоны, бросала с обрывов в море мелкие камешки.

– Вид у тебя совершенно счастливый, – сказал Рикард, когда она встречала его в аэропорту вечером в пятницу. Это был вопрос, и Анна надолго задумалась.

– Нет, – сказала она, сама не понимая, что она хотела этим сказать. – Я просто ничего не жду, –

добавила она.

Счастлива ли она? Этот вопрос занимал ее некоторое время после того, как Рикард вернулся в Стокгольм. Вопрос ее раздражал. «С меня хватит, никакого больше счастья», – думала она. Довольно всех этих прелестей, неуверенности и страхов. Счастье обречено, оно разбивается, и его осколки вечно причиняют страдание. Оно кровоточит, на раны накладывают пластырь, перевязывают и воображают, что они затягиваются.

Но мама верно говорила: «Все на свете оставляет следы».Старые рубцы всегда ноют в непогоду.

Часто приезжала Мария. Она была ближе всех к истине, когда говорила: «Мама, ты впадаешь в детство».

– Да.

Наведывалась и Малин:

– Ты свободна, наконец, мама?

Да, в этом, пожалуй, тоже было зерно истины.

– Я на пути, – ответила Анна и хихикнула. – Как раз сейчас я нахожусь в городе-невидимке неведомого царства. Там люди видят все без слов. Самое главное, что в этой стране нет прилагательных. Я много лет ничего не видела, я не видела деревьев и моря, ни тебя, ни Марию, ни детей. Мне мешали прилагательные, они затемняли зрение.

Анна стала понемногу обживаться в своем неведомом городе. Во всяком случае, надеялась, что обживется. Но она не спешила и действовала осторожно, не проявляя излишнего любопытства. Надо прийти в себя и не жалеть времени и только потом начать задавать вопросы. В остальном она удовлетворялась тем, что задерживалась на интересных деталях.

Например, лица. Ее собственное лицо в зеркале. Лицо девушки с почты, письмоносца и серьезные детские личики в соседнем доме. Лицо Биргера – это был единственный из соседей, кто иногда приходил к Анне в гости. Его светлая улыбка действовала на Анну благотворно – она давно перестала бояться необычной темной глубины его глаз. Еще были мысли. Она стала обращать пристальное внимание на обстоятельства их появления. Мыслей было немного, они появлялись и уходили. Но они удивляли и радовали Анну, как почки, вдруг набухшие на старом, казалось, погибшем розовом кусте.

Когда зацвели яблони и в их цветах зажужжали пчелы, Анна сделала еще одно открытие. Оказывается, поток мыслей можно остановить, и тогда в мозгу умолкает их нескончаемый гомон. Анна вдруг попала в блаженную страну, куда всегда страстно пыталась попасть с помощью медитаций.

Эта новость очаровала и ошеломила ее. Валуны на диких пляжах. Камни. Анна любила их. Каждый камень радовал ее по-новому. Однажды она нашла отполированный морем камень с необычными прожилками. Камень напоминал плод внутри утробы. Анна долго смотрела

на этот камень. Глаза ее увлажнились. Она даже хотела взять его домой, но передумала и бросила в море.Никакое понимание не дается просто, думала она. Но и в малом может содержаться намек на великое.

Вернувшись домой, она увидела стоявших у ворот мужчину и женщину. Они принесли цветы – большой горшок с цветущими рождественскими розами. Женщина показалась Анне знакомой. Где-то она видела это широкое лицо и большие синие глаза.

– Мы с тобой виделись, правда, очень давно, – сказала женщина. – Меня зовут Ингеборг, я дочь Софии. Мы пришли выразить соболезнование и вернуть розы, которые твоя мама подарила моей, когда шторм унес моих братьев в море. Это мой муж, Руне, – добавила женщина, и Анна пожала его сильную руку.

Благодаря их, Анна не смогла сдержать слез.

– Как это мило, – прошептала она, порылась в карманах, достала платок, вытерла глаза и взяла себя в руки. – Я стала настоящей плаксой. Будьте добры, заходите, мы выпьем кофе.

Гости сели в кухне. Анна сварила кофе, добавила корицу и сказала:

– Наверное, никто не знает, что такое потеря, лучше, чем ты, Ингеборг.

– Да, это верно. Хуже всего было, когда погиб отец. Правда, я тогда была маленькая и не могла это понять.

– Твоя мама была ангелом. Знаешь, она приходила сюда каждый день, когда умирала бабушка.

– Да, она была рада, что могла чем-то помочь.

– Когда мама состарилась, она часто вспоминала дорогих ей покойников, говорила: этот умер, тот умер, а София ушла к своему Богу, – сказала Анна.

Теперь носовой платок достала Ингеборг, а Руне начал с беспокойством поглядывать на жену. Поерзав на диване и откашлявшись, он заговорил:

– На самом деле мы пришли не только для того, чтобы выразить соболезнования, но и по делу.

– Руне!

Ингеборг смогла его остановить, и обе женщины заговорили о том, что совсем не знали друг друга.

– Между нами разница в десять лет, а в детстве это много.

– Ты казалась мне такой взрослой и элегантной. Потом ты работала на рынке, как мама.

– А ты казалась немного странной со всей твоей ученостью.

Обе рассмеялись. Потом они вышли в сад, посадили розы на их прежнее место – у подножия горы.

– Ты все здесь так красиво обустроила.

– Да, я успела привести сад в порядок до маминой смерти.

– Она узнала, что твой отец… опередил ее?– Хочу в это верить.

Они вернулись в дом. Руне сказал, что дом очень хорош и что настало время все-таки вернуться к делу.

– Дело в том, что мы хотим купить этот участок.

Мысли роем закружились в голове Анны.

– И однажды реальность постучала в ее дверь, – прошептала она, облегченно улыбнулась и сказала: – Я бы и сама не могла придумать лучшего решения: чтобы мамин дом и сад достались дочке Софии, которая сумеет о них позаботиться.