Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Толстой Лев Николаевич

Конецъ.

* № 201 (кор. № 125).

Левинъ покраснлъ отъ досады не за то, что онъ былъ разбитъ, а за то, что онъ не удержался и сталъ спорить. Онъ чувствовалъ, что братъ его нетолько раздраженъ, но озлобленъ на него, какъ человкъ, у котораго отнимаютъ его послднее достояніе, и видлъ, что убдить его нельзя, и еще мене видлъ возможность самому согласиться съ нимъ. Дло тутъ шло о слишкомъ важномъ для него. Все его воззрніе на жизнь зиждилось теперь на томъ, чтобы жить для Бога — по правд, т. е. управлять тмъ не перестающимъ въ живомъ человк и не зависимымъ отъ него рядомъ желаній, чувствъ, страстей, изъ которыхъ слагается вся жизнь, такъ, чтобы выбирать то, что добро. А по понятіямъ брата добро можно было опредлить. Было ршено разумомъ, что защитить Болгаръ было добро, и потому война и убійство уже не считалось зломъ, а оправдывалось.

То, что они проповдывали, была та самая гордость и мошенничество ума, которыя чуть не погубили

его. Въ послднее свиданіе свое съ Сергемъ Ивановичемъ у Левина былъ съ нимъ споръ о большомъ политическомъ дл русскихъ заговорщиковъ. Сергй Ивановичъ безжалостно нападалъ на нихъ, не признавая за ними ничего хорошаго. Теперь Левину хотлось сказать: за что же ты осуждаешь коммунистовъ и соціалистовъ? Разв они не укажутъ злоупотребленій больше и хуже болгарской рзни? Разв они и вс люди, работавшіе въ ихъ направленiи, не обставятъ свою дятельность доводами боле широкими и разумными, чмъ сербская война, и почему же они не скажутъ того же, что ты, что это, наврное, предлогъ, который не можетъ быть несправедливъ. У васъ теперь угнетеніе славянъ, и у нихъ угнетеніе половины рода человческаго. И если общественное мнніе — непогршимый судья, то [1856] оно часто склонялось и въ эту сторону и завтра можетъ заговорить въ ихъ пользу. И какъ позволять себ по словамъ десятка краснобаевъ добровольцевъ, которые пришли къ нимъ въ Москв, быть истолкователями воли Михайлыча и всего народа?

1856

Зачеркнуто: едва ли не будетъ больше голосовъ въ ихъ пользу, чмъ въ вашу, если также муссировать дло, какъ вы.

* № 202 (кор. № 123).

Въ продолженіе всего дня Левинъ за разговорами и суетой продолжалъ радостно слышать полноту своего сердца, но боялся спрашивать его.

Вечеромъ, когда онъ остался одинъ съ женой, только на одну минуту ему пришло сомнніе о томъ, не сказать ли ей то, что онъ пережилъ ныншній день; но тотчасъ же онъ раздумалъ. Это была тайна, для одной его души важная и нужная и невыразимая словами.

— Вотъ именно Богъ спасъ, — сказала она ему про ударъ въ дуб.

— Да, — сказалъ онъ, — я очень испугался.

Онъ еще былъ одинъ у себя въ кабинет, когда къ двери подошли шаги женскіе, но не женины. Это была няня.

— Пожалуйте къ барын.

— Что, не случилось ли что-нибудь?

— Нтъ, он показать вамъ хотятъ объ Митеньк.

Кити звала его, чтобы показать ему, что ребенокъ уже узнавалъ. Кити сіяла счастьемъ. Левинъ радовался за нее, и весело ему было смотрть на то, какъ ребенокъ улыбался и смялся, увидя мать; но главное чувство, которое онъ испытывалъ при этомъ, было то же, которое становилось у него всегда на мсто ожидаемой имъ любви, — чувство страха за него и за себя. Но не было никакой поразительности, никакой сладости, ничего того, что въ молодости считается признакомъ сильнаго чувства, а тихо, незамтно, то онъ и самъ не зналъ, когда ему въ сердце [вошло] это новое чувство и уже неискоренимо засло въ немъ.

Оставшись опять одинъ, когда она, какъ всегда передъ сномъ, ушла кормить въ дтскую, онъ сталъ вспоминать главную радость ныншняго дня. Онъ не вспоминалъ теперь, какъ бывало прежде, всего хода мысли (это не нужно было ему), но чувство, которое руководило имъ, чувство это было въ немъ еще сильне, чмъ прежде.

«Новаго ничего нтъ во мн, есть только порядокъ. Я знаю, къ кому мн прибгнуть, когда я слабъ, я знаю, что ясне тхъ объясненій, которыя даетъ церковь, я не найду, и эти объясненія вполн удовлетворяютъ меня. Но радости новой, сюрприза никакого нтъ и не можетъ быть и не будетъ, какъ и при каждомъ настоящемъ чувствъ, какъ и при чувств къ сыну».

Графъ Левъ Толстой.

КОММЕНТАРИИ

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «АННЫ КАРЕНИНОЙ».

I.

В тетради «Мои записи разные для справок» С. А. Толстая под 24 февраля 1870 г. отметила зарождение замысла «Анны Карениной»: «Вчера вечером он [Толстой] мне сказал, — записывает она, — что ему представился тип женщины замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой и что как только ему представился этот тип, так все лица и мужские типы, представлявшиеся прежде, нашли себе место и сгруппировались вокруг этой женщины». [1857]

1857

Дневники Софьи Андреевны Толстой, 1860—1891. Редакция С. Л. Толстого. Примечания С. Л. Толстого и Г. А. Волкова. Предисловие М. А. Цявловского. Издание М. и С. Сабашниковых, М. 1928, стр. 32.

Но к реализации своего замысла Толстой приступил лишь через три года. А тогда Толстого заинтересовала эпоха

Петра I, из истории которой он начал писать роман (первый набросок этого романа был написан на следующий день после того, как Толстой поделился с женой мыслью о сюжете будущей «Анны Карениной» — 24 февраля 1870 г.), затем он усиленно стал заниматься греческим языком, работой над «Азбукой», педагогической работой в Ясной поляне и вновь романом из эпохи Петра I. Этот роман, для которого, по свидетельству С. А. Толстой, было написано десять начал, подвигался вперед однако очень туго. В письмах к Страхову и Фету от первой половины марта 1873 года Толстой жалуется на то, что работа его над этим романом «не двигается». И вот, 19 или 20 марта 1873 г. С. А. Толстая пишет своей сестре Т. А. Кузминской: «Вчера Левочка вдруг неожиданно начал писать роман из современной жизни. Сюжет романа — неверная жена и вся драма, происшедшая от этого» (Архив Т. А. Кузминской в Госуд. Толстовском музее). Тогда же, 19 марта, Софья Андреевна записывает в своей тетради: «Вчера вечером Левочка мне вдруг говорит: «А я написал полтора листочка, и, кажется, хорошо»... Сегодня он продолжал дальше и говорит, что доволен своей работой». [1858]

1858

Дневники Софьи Андреевны Толстой, 1860—1891, стр. 35—36.

Литературная манера, в которой был начат роман, традиционно связывается с чтением в ту пору Толстым пятого тома сочинений Пушкина в издании Анненкова, где были помещены «Повести Белкина» и отрывки и наброски незаконченных повестей. В цитированной записи 19 марта относительно начала работы над «Анной Карениной» С. А. Толстая пишет: «И странно он на это напал. Сережа [1859] все приставал ко мне дать ему почитать что-нибудь старой тете вслух. Я ему дала «Повести Белкина» Пушкина. Но оказалось, что тетя заснула, и я, поленившись итти вниз отнести книгу в библиотеку, положила ее на окно в гостиной. На другое утро, во время кофе, Л[евочка] взял эту книгу и стал перелистывать и восхищаться. Сначала в этой части (изд. Анненкова) он нашел критические заметки и говорил: «Многому я учусь у Пушкина, он мой отец, и у него надо учиться». Потом он перечитывал мне вслух о старине, как помещики жили и ездили по дорогам, и тут ему объяснился во многом быт дворян во времена и Петра Великого, что особенно его мучило; но вечером он читал разные отрывки и под впечатлением Пушкина стал писать». [1860]

1859

Старший сын Толстых.

1860

Дневники Софьи Андреевны Толстой, 1860—1891, стр. 35—36.

Ф. И. Булгаков, вероятно со слов Т. А. Кузминской, точно указывает, какой именно отрывок Пушкина определил собой начальные страницы «Анны Карениной». Машинально раскрыв том прозы Пушкина в издании Анненкова и пробежав первую строку отрывка «Гости съезжались на дачу», Толстой невольно продолжал чтение. Тут в комнату вошел кто-то. «Вот прелесть-то — сказал Лев Николаевич. — Вот как нам писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу». [1861] И, по словам Булгакова, Толстой в тот же вечер принялся за писание «Анны Карениной».

1861

Ф. И. Булгаков. «Гр. Л. Н. Толстой и критика его произведений — русская и иностранная». Изд. 3, П. 1899, стр. 86.

На основании этих указаний стало обычным утверждение, что Толстой начал роман словами: «Всё смешалось в доме Облонских...» — по образцу отрывка Пушкина сразу же вводя читателя в действие. П. А. Сергеенко, весьма неточно передавая эпизод с чтением Толстым пятого тома анненковского издания сочинений Пушкина, сообщает: «Начата была «Анна Каренина» при следующих обстоятельствах. Вечером в 1873-м году Лев Николаевич вошел в гостиную, когда его старший сын Сергей читал вслух своей тетке пушкинские «Повести Белкина». При появлении Льва Николаевича чтение прекратилось. Он спросил, что они читают, раскрыл книгу и прочитал: «Гости съезжались на дачу». «Вот как всегда следует начинать писать, — сказал Лев Николаевич. — Это сразу вводит читателя в интерес». Родственница Толстых сказала, что как бы хорошо было, если бы Лев Николаевич написал великосветский роман. Придя в свой кабинет, Лев Николаевич, в тот же вечер написал: «Всё смешалось в доме Облонских». И потом уже, когда начал писать роман, поместил в начале: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». [1862]

1862

П. Сергеенко. «Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой», изд. 2, М. 1903, стр. 99.