Анна Каренина. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Ну, чортъ его дери, — сквозь кашель проговорилъ голосъ брата. — Маша! Добудь ты намъ не улики, a пость и водки.
Женщина молодая, рябоватая и не красивая, но очень пріятная, въ простомъ шерстяномъ плать безъ воротничковъ и рукавчиковъ, открывавшихъ пухлую шею и локти, вышла за перегородку и увидала Левина.
— Какой то баринъ, Николай Дмитричъ, — сказала она.
— Кто еще тамъ? — сердито закричалъ голосъ.
— Это я, — сказалъ Константинъ Левинъ, выходя на свтъ.
— Кто я?
— Можно тебя видть?
— А! — проговорилъ Николай Левинъ, вставая и хмуря свое и такъ мрачное и сердитое лицо. — Константинъ! Что это теб вздумалось. Ну, входи же. Это мой братъ Константинъ
Константинъ Левинъ съ перваго взгляда получилъ отвращеніе къ этому господину, да и кром самыхъ дрянныхъ людей онъ не ожидалъ никого встртить у брата, и ему, какъ оскорбленіемъ, кольнуло въ сердце, что этому господину братъ, врно, разсказывалъ про ихъ отношенія.
— Это мой адвокатъ, — онъ назвалъ его, — длецъ. Ну, садись, — сказалъ Николай Левинъ, замтивъ непріятное впечатлніе, произведенное на брата его знакомымъ.
И годъ тому назадъ, когда послдній разъ Константинъ видлъ брата, Николай былъ не хорошъ и даже страшенъ, но теперь и некрасивость и мрачность, особенно когда онъ былъ золъ, еще увеличились. Маленькій, нескладный ростъ, растрепанная, грязная одежда, не вьющіеся [700] густые висящіе на морщинистый лобъ взлохмаченные волосы, короткая борода, не растущая на щекахъ, усы и брови длинные и висящіе внизъ на глаза и губы, худое, желтое лицо и блестящіе, непріятные по своей проницательности глаза.
700
Зачеркнуто: прямо торчащіе, взлохмаченные, рдкіе
— Я нынче пріхалъ, узналъ, что ты тутъ, и хотлъ...
— Да, [701] отъ лакея Сергя Дмитріевича. Ну, да чтобъ ты такъ не бгалъ глазами, я теб въ двухъ словахъ объясню, зачмъ я здсь и кто это. Изъ Кіева я убжалъ отъ долговъ, сюда пріхалъ получить долгъ съ Васильевскаго, онъ мн долженъ 40 тысячъ по картамъ. Это длецъ, — сказалъ онъ, указывая на господина, — адвокатъ, по мн, понимаешь. Порядочные адвокаты ходятъ къ порядочнымъ, а къ нашему брату такіе же, какъ мы. А это, — сказалъ онъ по французски, указывая на женщину, — моя жена, т. е. не бойся, знаменитое имя Левиныхъ не осрамлено, мы не крутились, а вокругъ ракитаго куста. Я ее взялъ изъ дому, но желаю всмъ такихъ женъ. Ну, ступай, Маша. Водки, водки, главное. Ну, теперь видишь, съ кмъ имешь дло. И если ты считаешь, что компрометировался, то вотъ Богъ, а вотъ порогъ.
701
Зач.: по часамъ узналъ
Константинъ Левинъ слушалъ его, но понималъ не то, что ему говорилъ братъ, а все то, что заставляло его говорить такъ, и внимательно смотрлъ ему прямо въ глаза. Николай Левинъ понималъ это; онъ зналъ, какъ братъ одной съ нимъ породы, однаго характера, ума, понималъ насквозь значеніе его словъ, и, видимо, [702] сознаніе того, что онъ слишкомъ понятъ, стало непріятно ему. Онъ повернулся къ адвокату.
— Ну, батюшка, видите, какіе у меня братья, у него 3 тысячи да земель не заложенныхъ, и, видите, мною не брезгаютъ.
702
Зач.: разсердился на это.
— А что же,
— Когда я пьянъ, то чувствую надежду, — отвчалъ Николай Левинъ, — и потому стараюсь быть всегда пьянъ.
— Полная, Константинъ Дмитричъ, — отвчалъ адвокатъ улыбаясь. — Я принялъ мры и полагаю...
Константинъ Левинъ не слушалъ адвоката, а оглядывалъ комнату. За перегородкой въ грязной конурк, вроятно, спалъ онъ — брать. На диванчик лежала ситцевая подушка, и, вроятно, спала она. На ломберномъ стол въ угл былъ его міръ умственный. Тутъ Константинъ Левинъ видлъ тетради, исписанныя его почеркомъ, и книги, изъ которыхъ онъ, къ удивлен(і)ю, узналъ Библію. [703]
703
Зачеркнуто: и Гомера.
— Ну, ему не интересно, — перебилъ его Николай Левинъ, — а вотъ водки — это лучше, — прибавилъ онъ, увидвъ входившую Машу съ графинчикомъ и холоднымъ жаркимъ. — Ну что жь ты длаешь, разскажи, — сказалъ онъ, сдвигая карты и патроны со стола, чтобы опростать мсто для ужина, и повеселвъ уже при одномъ вид водки.
— Я все въ деревн живу.
— Ну a Амалія наша (онъ такъ называлъ мачиху) — чтоже, бросила шалить или все еще соблазняется? Какая гадина!
— За что ты ее ругаешь? Она, право, добрая и жалкая старуха.
— Ну, a Сергй Дмитричъ все философіей занимается? Вотъ пустомеля то. Я при всей бдности издержалъ 3 рубля, взялъ его послднюю книгу. Удивительно мн, какъ эти люди могутъ спокойно говорить о философіи. Вдь тутъ вопросы жизни и смерти. Какъ за нихъ возьмешься, такъ вся внутренность переворачивается, и видишь, что есть минуты, особенно съ помощью вотъ этаго, — онъ взялъ графинчикъ и сталъ наливать водку, — что есть минуты, когда не то что понимаешь, а вотъ, вотъ поймешь, откроется завса и опять закроется, а они, эти пустомели, о томъ, что ели ели на мгновенье постигнуть можно, они объ этомъ пишутъ, это то толкуютъ, то есть толкуютъ, чего не понимаютъ, и спокойно безъ [704] любви, безъ уваженія даже къ тому, чмъ занимаются, а такъ, изъ удовольствія кощунствовать.
704
Зач.: стснения, безъ сердца
— Не говори этого. Ты знаешь, что это неправда, — сказалъ Константинъ Левинъ и, видя въ немъ все то же раздраженье и зная, что онъ ни отъ чего такъ не смягчается, какъ отъ похвалы, чтобы смягчить его, захотлъ употребить это средство. — Ты знаешь, что это не правда. Разумется, есть люди, какъ ты, которыхъ глубже затрагиваютъ эти вопросы и они глубже ихъ понимаютъ.
Но только что онъ сказалъ это, глаза, смотрвшіе другъ на друга, запрыгали, замелькали, и Николай Левинъ понялъ, что онъ съ умысломъ сказалъ это. И Константинъ Левинъ замолчалъ.
— Ну и ладно. Хочешь водки? — сказалъ Николай Левинъ и вылилъ жадно одну рюмку водки въ свой огромный ротъ и, облизывая усы, съ такою же жадностью, нагнувшись всмъ тломъ, взялся за жаркое, глотая огромными кусками, какъ будто у него отнимутъ сейчасъ или что оттого, что онъ състъ или не състъ, зависитъ вся судьба его. Константинъ Левинъ смотрлъ на него и ужасался. «Да, вотъ онъ весь тутъ, — думалъ онъ. — Вотъ эта жадность ко всему — вотъ его погибель. Какъ онъ стъ теперь эту спинку сухаго тетерева, такъ онъ все бралъ отъ жизни».