Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Толстой Лев Николаевич

И въ воображеніи Левина мгновенно одно за другимъ возникли т отмченныя въ его воспоминаніи «сомнительными» событія изъ жизни брата Николая.

Онъ избилъ до полусмерти мальчика, котораго онъ взялъ изъ деревни и воспитывалъ, готовя въ университетъ, такъ что мать мальчика подала жалобу на Николая Левина.

Это гадко, но надо знать страстность, неудержимость его характера и вмст всегда единственный двигатель всхъ его дйствій — безкорыстное увлеченіе добромъ.

Онъ проигралъ деньги шулеру и, не платя денегъ, подалъ прошеніе на шуллера, доказывая, что тотъ его обманулъ, и, разумется, не доказалъ. Все это было гадко, глупо. Но надо было знать брата Николая, чтобы понимать, какъ въ его понятіи нельзя было отдать плуту деньги, которыя онъ желалъ употребить не для себя, а съ пользой для другихъ. Онъ попадался полиціи въ безобразныхъ кутежахъ и буйствахъ, которыя были отвратительны; но Константинъ Левинъ зналъ, что въ эти кутежи и буйства Николая вовлекали окружавшіе его люди, а что Николай Левинъ былъ лишенъ способности понимать

разницу между хорошими и дурными людьми. У него вс были хороши. И зналъ, что кутежи эти вытекали изъ потребности забыться. А забыться нужно было отъ того, что жизнь не удовлетворяла тмъ требованіямъ, которыя мучали его. A требованія были самыя высокія. Онъ неправильно обвинялъ Сергя Ивановича въ томъ, что тотъ не далъ ему продать общее имніе и взять свою половину для какой то химической фабрики, которую онъ хотлъ завести и которая должна была осчастливить и обогатить цлую губернію.

Константинъ Левинъ зналъ, что Николай былъ кругомъ виноватъ въ этомъ столкновеніи, несправедлив, озлобленъ, но Константинъ Левинъ зналъ тоже, что счеты между двумя старшими братьями велись давнишніе и что логически Николай Левинъ былъ кругомъ виноватъ и не правъ въ томъ, въ чемъ онъ обвинялъ Сергя Иваныча, но вообще онъ имлъ основаніе для озлобленія и только потому былъ неправъ, что не могъ, не умлъ или не хотлъ указать, въ чемъ именно виноватъ Сергй Иванычъ передъ нимъ, а винъ этихъ было много — маленькихъ, ничтожныхъ, но жестокихъ оскорбленій — насмшки, умышленнаго непониманія и презрнія. Константинъ Левинъ помнилъ, какъ въ то время, когда Николай былъ въ період вншней набожности, постовъ, монаховъ, службъ церковныхъ, Сергй Иванычъ только смялся надъ нимъ, какъ потомъ, когда Николай кончилъ курсъ и похалъ въ Петербургъ служить, по адресному календарю выбравъ мсто — Отдленіе составленія законовъ, какъ самую разумную дятельность, какъ Сергй Иванычъ, имвшій связи и всъ уже тогда, [711] выставлялъ своего брата какъ чудака и младенца. Была и доля зависти Николая къ успху Сергя Иваныча, думалъ Константинъ Левинъ и понималъ, что, какъ честная натура, не признавая въ себ этой зависти, Николай придумывалъ причины озлобленія противъ Сергя Иваныча. Боле же всего — это очень хорошо понималъ Константинъ Левинъ — братъ Николай былъ озлобленъ и на Сергя Иваныча и на общество за то, что и Сергй Иванычъ и весь міръ были логически правы, отвергая и презирая его; a вмст съ тмъ, не смотря на свою нелогичность, онъ чувствовалъ, что онъ въ душ своей, въ самой основ своей души, и праве и лучше [712] Сергя Иваныча и тхъ, кто составляютъ общественное мнніе. Ту высоту, съ которой погибавшій братъ Николай презиралъ общество и Сергя Иваныча, Константинъ Левинъ особенно живо понималъ и чувствовалъ теперь. Разсужденіе его началось съ униженія, съ признанія себя недостойнымъ и дурнымъ, и кончилось тмъ, что онъ хотлъ примкнуть къ той точк зрнія брата Николая, съ которой можно презирать тхъ, передъ которыми онъ считалъ себя дурнымъ.

711

Зачеркнуто: не помогъ

712

Зач.: всего міра

Узнавъ отъ Прокофья адресъ брата, Левинъ пріхалъ въ 11-мъ часу въ [713] гостинницу, гд стоялъ его братъ. Левинъ замтилъ, что швейцаръ измнилъ тонъ почтительности, когда онъ спросилъ Левина.

— Наверху, 12-й и 13-й, — сказалъ швейцаръ.

— Дома?

— Должно, дома.

Дверь 12 нумера была полуотворена, и оттуда въ полос свта выходилъ густой дымъ дурнаго и слабаго табака, и слышался незнакомый Левину голосъ; но Левинъ тотчасъ же узналъ, что братъ тутъ, онъ услыхалъ его покашливанье, и при этомъ звук передъ его воображеніемъ возникъ образъ брата, какимъ онъ его видлъ въ послдній разъ съ его большимъ, нескладнымъ ростомъ и большими, наивными и дикими глазами, которые могли смотрть такъ соблазнительно нжно и такъ страшно жестоко.

713

Зач.: одну изъ малоизвстныхъ московскихъ гостинницъ

Онъ вошелъ въ дверь, незнакомый голосъ говорилъ:

— Наша артель только потому не могла дать желаемыхъ результатовъ, что капиталы старались задавить ее, какъ враждебное явленіе...

Константинъ Левинъ заглянулъ въ дверь и увидалъ взъерошеннаго молодого человка въ поддевк, который говорилъ, брата, сидвшаго спиной, и какую то женщину. У него больно сжалось сердце при мысли о томъ, въ сред какихъ чужихъ людей живетъ его братъ, и еще больне стало, когда онъ изъ разговора человка въ поддевк понялъ, что это былъ соціалистъ. Онъ не давалъ себ яснаго отчета въ томъ, что [714] этотъ соціалистъ былъ самымъ рзкимъ признакомъ погибели брата, что, какъ воронья надъ тломъ, такъ близость этаго рода людей показываетъ смерть, но онъ почувствовалъ это. Онъ стоя слушалъ.

714

Зачеркнуто:

ему особенно грустно стало отъ сознанія того, что

— Ну, чортъ ихъ дери, — прокашливаясь проговорилъ голосъ брата. — Маша! Добудь тъ намъ пость и водки.

Молодая женщина, рябоватая и некрасивая, въ простомъ шерстяномъ плать безъ воротничковъ и рукавчиковъ, открывавшихъ пухлую шею и локти, вышла за перегородку и увидала Левина.

— Какой-то баринъ, Николай Дмитричъ, — сказала она.

— Кого нужно? — сердито закричалъ Николай Левинъ.

— Это я, — сказалъ Константинъ Левинъ, выходя на свтъ, и хотлъ еще сказать что то, но остановился, увидавъ брата. Онъ не ожидалъ его такимъ. [715]

715

Зач.: — Что вамъ угодно?

<— Мн угодно видть тебя.> — Я нынче пріхалъ, — отвчалъ Левинъ, — узналъ, что ты тутъ, и хотлъ...

— Да, отъ лакея Сергй Иваныча. Сергй Иванычъ прислалъ тебя.

<— Полно, пожалуйста, — началъ Левинъ, но голосъ его дрогнулъ, и онъ остановился.>

— Ну войдите, коли вамъ <угодно меня видть> дло есть, — сказалъ онъ, <опуская глаза, — только не понимаю зачмъ.> Это<тъ господинъ>, — сказалъ онъ, указывая на молодаго господина въ поддевк съ <крашенными усами, <— помщикъ> — адвокатъ> лохматой шапкой волосъ, — Крицкій, мой сосдъ по нумеру, котораго преслдуетъ полиція за то, что онъ честный человкъ. Можете при немъ все говорить. Онъ мой другъ

— Кто я? — еще сердите вскрикнулъ Николай Левинъ, не узнавая еще брата, и сдлалъ столь знакомое Константину Левину судорожное движение головой и шеей, какъ будто галстукъ жалъ его.

Константинъ Левинъ зналъ, что это движеніе есть признакъ самаго дурнаго расположенія духа, и со страхомъ ждалъ, какъ приметъ его братъ, когда узнаетъ.

— А, Костя! — вдругъ неожиданно радостно вскрикнулъ онъ, глаза его засвтились нжностью, и [онъ] двинулся къ нему, чтобы его обнять. Но потомъ опять оглянулся на молодаго человка, сдлалъ опять судорожное движеніе головой и остановился, и совсмъ другое, дикое и [716] страдальческое и жестокое выраженіе остановилось на его худомъ лиц.

716

Зачеркнуто: холодное

— Я писалъ вамъ и Сергю Иванычу, что я васъ не знаю. Вы меня стыдитесь и ненавидите, и я васъ не хочу знать. Что теб, что вамъ нужно?

Какъ онъ совсмъ не такой былъ, какимъ его воображалъ Константинъ Левинъ! Какъ многое изъ его характера, изъ того, что длало столь труднымъ общеніе съ нимъ, какъ все это забылъ Константинъ Левинъ и какъ онъ все это мучительно вспомнилъ, когда увидалъ его лицо и въ особенности это судорожное поворачиванье головы. Но Левинъ не думая отвтилъ, что ему пришло въ голову.

— Мн нужно тебя видть, потому что ты мой братъ, и я тебя не стыжусь и не ненавижу, а я тебя... — Онъ остановился, съ радостью увидавъ, что слова эти подйствовали на брата.

Николай дернулся губами.

— А, ты такъ, — сказалъ онъ смутившись. Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, 3 порціи принеси. Постой, Маша. Ты знаешь, — сказалъ онъ, указывая на господина въ поддевк съ лохматой шапкой волосъ. — Это г-нъ Крицкій, мой сосдъ по нумеру и мой другъ. Очень замчательный человкъ. Его, разумется, преслдуетъ полиція, потому что онъ не подлецъ. А это мой братъ — не Кознышевъ, quasi-философъ, а Константинъ.

— Я пойду, — робко прошептала женщина отъ дверей.

— Нтъ, постой, я сказалъ, — крикнулъ онъ.

И съ тмъ практическимъ неумньемъ и съ той нескладностью разговора, которую такъ зналъ Константинъ, онъ, не отпуская Машу, сталъ разсказывать Константину Левину всю исторію Крицкаго; какъ его выгнали изъ университета за то, что [717] онъ завелъ общество вспомоществованія бднымъ студентамъ и воскресныя школы, и какъ потомъ онъ поступилъ въ народную школу учителемъ и его оттуда выгнали, и какъ онъ завелъ производительную артель и его за это то судили. Вс молчали. Онъ одинъ говорилъ. И Константинъ Левинъ видлъ, что онъ сердится за то, что и ему, и Крицкому, и Маш неловко.

717

Зач.: съ товарищами требовалъ свободы отношенiй къ професорамъ и

— Да, я слышалъ, вы разсказывали сейчасъ про артель, — сказалъ онъ Крицкому.

— Я ничего не разсказывалъ, — насупившись, сердито проговорилъ Крицкій.

— Ну, постой, — перебилъ Николай Левинъ, — а эта женщина, — сказалъ онъ брату, указывая на Машу, — моя подруга жизни. Я взялъ ее изъ дома. — Онъ покраснлъ, говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всхъ, кто меня хочетъ знать, прошу любить и уважать ее. Она все равно что моя жена. Все равно. Такъ вотъ ты знаешь, съ кмъ имешь дло. И если думаешь, что ты унизишься, то вотъ Богъ, а вотъ порогъ.