Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.

– О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и... я должен

тебя огорчить... не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci,

мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге..

(Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну за то, что она

всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И

знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила

к ней нынче. Ведь у ней обо

всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением

Облонских.

Графиня Лидия Ивановна была друг ее мужа и центр одного из кружков

петербургского света, с которым по мужу ближе всех была связана Анна.

– Да ведь я писала ей.

– Но ей все нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе

карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один, -

продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном.
– Ты не поверишь, как

я привык...

И он, долго сжимая ей руку, с особенною улыбкой посадил ее в карету.

XXXII

Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по

лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал:

"Мама, мама!" Добежав до нее, он повис ей на шее.

– Я говорил вам, что мама!- кричал он гувернантке.
– Я знал!

И сын, так же как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на

разочарованье. Она воображала его лучше, чем он был в действительности. Она

была должна опуститься до действительности, чтобы наслаждаться им таким, ка-

ков он был. Но и такой, каков он был, он был прелестен с своими белокурыми

кудрями, голубыми глазами и полными стройными ножками в туго натянутых

чулках. Анна испытывала почти физическое наслаждение в ощущении его близости

и ласки и нравственное успокоение, когда встречала его простодушный,

доверчивый и любящий взгляд и слушала его наивные вопросы. Анна достала

подарки, которые посылали дети Долли, и рассказала сыну, какая в Москве есть

девочка Таня и как Таня эта умеет читать и учит даже других детей.

– Что же, я хуже ее?
– спросил Сережа.

– Для меня лучше всех на свете.

– Я это знаю, - сказал Сережа, улыбаясь.

Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию

Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с

нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна

любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее

недостатками.

– Ну что, мой друг, снесли оливковую ветвь?
–

спросила графиня Лидия

Ивановна, только что вошла в комнату.

– Да, все это кончилось, но все это и было не так важно, как мы думали,

– отвечала Анна.
– Вообще моя belle soeur слишком решительна.

Но графиня Лидия Ивановна, всем до нее не касавшимся интересовавшаяся,

имела привычку никогда не слушать того, что ее интересовало; она перебила

Анну

– Да, много горя и зла на свете, а я так измучена нынче.

– А что?
– спросила Анна, стараясь удержать улыбку.

– Я начинаю уставать от напрасного ломания копий за правду и иногда

совсем развинчиваюсь. Дело сестричек (это было филантропическое,

религиозно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с этими

господами ничего невозможно сделать, - прибавила графиня Лидия Ивановна с

насмешливою покорностью судьбе.
– Они ухватились за мысль, изуродовали ее и

потом обсуждают так мелко и ничтожно. Два-три человека, ваш муж в том числе,

понимают все значение этого дела, а другие только роняют. Вчера мне пишет

Правдин...

Правдин был известный панславист за границей, и графиня Лидия Ивановна

рассказала содержание письма.

Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела

соединения церквей и уехала торопясь, как ей в этот день приходилось быть

еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.

"Ведь все это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде? -

сказала себе Анна.
– Или очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно:

цель добродетель, она христианка, а она все сердится всь у нее враги и всь

враги по христианству и добродетели".

После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и

рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать

к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна

дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он

обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить

на записки и письма, которые у нее скопились на столе.

Чувство беспричинного стыда, которое она испытывала дорогой, и волнение

совершенно исчезли. В привычных условиях жизни она чувствовала себя опять

твердою и безупречною.

Она с удивлением вспомнила свое вчерашнее состояние. "Что же было?

Ничего. Вронский сказал глупость, которой легко положить конец, и я ответила

так, как нужно было. Говорить об этом мужу не надо и нельзя. Говорить об