Анна Каренина
Шрифт:
аристократизм. А позволь тебя спросить, в чем состоит этот аристократизм
Вронского или кого бы то ни было, - такой аристократизм, чтобы можно было
пренебречь мною? Ты считаешь Вронского аристократом, но я нет. Человек, отец
которого вылез из ничего пронырством, мать которого бог знает с кем не была
в связи... Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей, подобных
мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения
семей,
другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком
не нуждались, как жили мой отец, мой дед. И я знаю много таких. Тебе низко
кажется, что я считаю деревья в лесу, а ты даришь тридцать тысяч Рябинину;
но ты получишь аренду и не знаю еще что, а я не получу и потому дорожу
родовым и трудовым... Мы аристократы, а не те, которые могут существовать
только подачками от сильных мира сего и кого купить можно за двугривенный.
– Да на кого ты? Я с тобой согласен, - говорил Степан Аркадьич искренно
и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить за
двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. - На
кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я не про
то говорю. Я говорю тебе прямо, я на твоем месте поехал бы со мной в Москву
и...
– Нет, я не знаю, знаешь ли ты, или нет, но мне все равно. И я скажу
тебе, - я сделал предложение и получил отказ, и Катерина Александровна для
меня теперь тяжелое и постыдное воспоминание.
– Отчего? Вот вздор!
– Но не будем говорить. Извини меня, пожалуйста, если я был груб с
тобой, - сказал Левин. Теперь, высказав все, он опять стал тем, каким был
поутру.
– Ты не сердишься на меня, Стива? Пожалуйста, не сердись, - сказал
он и, улыбаясь, взял его за руку.
– Да нет, нисколько, и не за что. Я рад, что мы объяснились. А знаешь,
утренняя тяга бывает хороша. Не поехать ли? Я бы так и не спал, а прямо с
тяги на станцию.
– И прекрасно.
XVIII
Несмотря на то, что вся внутренняя жизнь Вронского была наполнена его
страстью, внешняя жизнь его неизменно и неудержимо катилась по прежним,
привычным рельсам светских и полковых связей и интересов. Полковые интересы
занимали важное место в жизни Вронского и потому, что он любил полк, и еще
более потому, что его любили в полку. В полку не только любили Вронского, но
его уважали и гордились им, гордились тем, что этот человек, огромно
богатый, с прекрасным образованием
всякого рода успеху и честолюбия и тщеславия, пренебрегал этим всем и из
всех жизненных интересов ближе всего принимал к сердцу интересы полка и
товарищества. Вронский сознавал этот взгляд на себя товарищей и, кроме того,
что любил эту жизнь, чувствовал себя обязанным поддерживать установившийся
на него взгляд.
Само собою разумеется, что он не говорил ни с кем из товарищей о своей
любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не
бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из
легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь. Но,
несмотря на то, что его любовь была известна всему городу - все более или
менее верно догадывались об его отношении к Карениной, - большинство молодых
людей завидовали ему именно в том, что было самое тяжелое в его любви, - в
высоком положении Каренина и потому в выставленности этой связи для света.
Большинство молодых женщин, завидовавших Анне, которым уже давно
наскучило то, что ее называют справедливою, радовались тому, что они
предполагали, и ждали только подтверждения оборота общественного мнения,
чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали
уже те комки грязи, которыми они бросят в нее, когда придет время.
Большинство пожилых людей и люди высокопоставленные были недовольны этим
готовящимся общественным скандалом.
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна - и потому,
что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому
человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей
Каренина, так много говорившая о своем сыне, была все-таки такая же, как и
все красивые и порядочные женщины, по понятиям графини Вронской. Но в
последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного
для карьеры, положения, только с тем, чтоб оставаться в полку, где он мог
видеться с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные
лица, и она переменила свое мнение. Не нравилось ей тоже то, что по всему,
что она узнала про эту связь, это не была та блестящая, грациозная светская
связь, какую она бы одобрила, но какая-то вертеровская, отчаянная страсть,
как ей рассказывали, которая могла вовлечь его в глупости. Она не видала его
со времени его неожиданного отъезда из Москвы и через старшего сына