Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

то, которое плугом было приготовлено под яровую пшеницу.

Всход клевера по жнивью был чудесный. Он уж весь отжил и твердо зеленел

из-за посломанных прошлогодних стеблей пшеницы. Лошадь вязла по ступицу, и

каждая нога ее чмокала, вырываясь из полуоттаявшей земли. По плужной пахоте

и вовсе нельзя было проехать: только там и держало, где был ледок, а в

оттаявших бороздах нога вязла выше ступицы. Пахота была превосходная; через

два дня можно будет бороновать

и сеять. Все было прекрасно, все было весело.

Назад Левин поехал через ручей, надеясь, что вода сбыла. И действительно, он

переехал и вспугнул двух уток. "Должны быть и вальдшнепы", - подумал он и

как раз у поворота к дому встретил лесного караульщика, который подтвердил

его предположение о вальдшнепах.

Левин поехал рысью домой, чтоб успеть пообедать и приготовить ружье к

вечеру.

XIV

Подъезжая домой в самом веселом расположении духа, Левин услыхал

колокольчик со стороны главного подъезда к дому.

"Да, это с железной дороги, - подумал он, - самое время московского

поезда... Кто бы это? Что, если это брат Николай? Он ведь сказал: может

быть, уеду на воды, а может быть, к тебе приеду". Ему страшно и неприятно

стало в первую минуту, что присутствие брата Николая расстроит это его

счастливое весеннее расположение. Но ему стало стыдно за это чувство, и

тотчас же он как бы раскрыл свои душевные объятия и с умиленною радостью

ожидал и желал теперь всею душой, чтоб это был брат. Он тронул лошадь и,

выехав за акацию, увидал подъезжавшую омскую тройку с железнодорожной

станции и господина в шубе. Это не был брат. "Ах, если бы кто-нибудь

приятный человек, с кем бы поговорить", - подумал он.

– А!- радостно прокричал Левин, поднимая обе руки кверху. - Вот

радостный-то гость! Ах, как я рад тебе!- вскрикнул он, узнав Степана

Аркадьича.

"Узнаю верно, вышла ли, или когда выходит замуж", - подумал он.

И в этот прекрасный весенний день он почувствовал, что воспоминанье о

ней совсем не больно ему.

– Что, не ждал?- сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком

грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. -

Приехал тебя видеть - раз, - сказал он, обнимая и целуя его, - на тяге

постоять - два, и лес в Ергушове продать - три.

– Прекрасно! А какова весна? Как это ты на санях доехал?

– В телеге еще хуже, Константин Дмитрич, - отвечал знакомый ямщик.

– Ну, я очень, очень рад тебе, - искренно улыбаясь детски-радостною

улыбкою, сказал Левин.

Левин провел своего гостя в комнату

для приезжих, куда и были внесены

вещи Степана Аркадьича: мешок, ружье в чехле, сумка для сигар, и, оставив

его умываться и переодеваться, сам пока прошел в контору сказать о пахоте и

клевере. Агафья Михайловна, всегда очень озабоченная честью дома, встретила

его в передней вопросами насчет обеда.

– Как хотите делайте, только поскорей, - сказал он и пошел к

приказчику.

Когда он вернулся, Степан Аркадьич, вымытый, расчесанный и сияя

улыбкой, выходил из своей двери, и они вместе пошли наверх.

– Ну, как я рад, что добрался до тебя! Теперь я пойму, в чем состоят те

таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе. Какой

дом, как славно все! Светло, весело, - говорил Степан Аркадьич, забывая, что

не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. - И твоя нянюшка какая

прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим

монашеством и строгим стилем - это очень хорошо.

Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и в особенности

интересную для Левина новость, что брат его Сергей Иванович собирался на

нынешнее лето к нему в деревню.

Ни одного слова Степан Аркадьич не сказал про Кити и вообще Щербацких;

только передал поклон жены. Левин был ему благодарен за его деликатность и

был очень рад гостю. Как всегда, у него за время его уединения набралось

пропасть мыслей и чувств, которых он не мог передать окружающим, и теперь он

изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы

хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал, и в особенности

идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого,

составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве. Степан Аркадьич,

всегда милый, понимающий все с намека, в этот приезд был особенно мил, и

Левин заметил в нем еще новую, польстившую ему черту уважения и как будто

нежности к себе.

Старания Агафьи Михайловны и повара, чтоб обед был особенно хорош,

имели своим последствием только то, что оба проголодавшиеся приятеля, подсев

к закуске, наелись хлеба с маслом, полотка и соленых грибов, и еще то, что

Левин велел подавать суп без пирожков, которыми повар хотел особенно удивить

гостя. Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к другим обедам, все находил

превосходным: и травник, и хлеб, и масло, и особенно полоток, и грибки, и

крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое крымское вино - все было