Анна Каренина

Толстой Лев Николаевич

значит, имеют. - И он неодобрительно покачал головой, как бы сильно

сомневаясь в том, чтоб эта овчинка стоила выделки.

– Хочешь в кабинет? - мрачно хмурясь, сказал Левин по-французски

Степану Аркадьичу.
– Пройдите в кабинет, вы там переговорите.

– Очень можно, куда угодно-с, - с презрительным достоинством сказал

Рябинин, как бы желая дать почувствовать, что для других могут быть

затруднения, как и с кем обойтись, но для него

никогда и ни в чем не может

быть затруднений.

Войдя в кабинет, Рябинин осмотрелся по привычке, как бы отыскивая

образ, но, найдя его, не перекрестился. Он оглядел шкафы и полки с книгами и

с тем же сомнением, как и насчет вальдшнепов, презрительно улыбнулся и

неодобрительно покачал головой, никак уже не допуская, чтоб эта овчинка

могла стоить выделки.

– Что ж, привезли деньги?
– спросил Облонский.
– Садитесь.

– Мы за деньгами не постоим. Повидаться, переговорить приехал.

– О чем же переговорить? Да вы садитесь.

– Это можно, - сказал Рябинин, садясь и самым мучительным для себя

образом облокачиваясь на спинку кресла.
– Уступить надо, князь. Грех будет.

А деньги готовы окончательно, до одной копейки. За деньгами остановки не

бывает.

Левин, ставивший между тем ружье в шкаф, уже выходил из двери, но,

услыхав слова купца, остановился.

– Задаром лес взяли, - сказал он.
– Поздно он ко мне приехал, а то я бы

цену назначил.

Рябинин встал и молча с улыбкой поглядел снизу вверх на Левина.

– Оченно скупы, Константин Дмитрич, - сказал он с улыбкой, обращаясь к

Степану Аркадьичу, - окончательно ничего не укупишь. Торговал пшеницу,

хорошие деньги давал.

– Зачем мне вам свое даром давать? Я ведь не на земле нашел и не украл.

– Помилуйте, по нынешнему времю воровать положительно невозможно. Все

окончательно по нынешнему времю гласное судопроизводство, все нынче

благородно; а не то что воровать. Мы говорили по чести. Дорого кладут за

лес, расчетов не сведешь. Прошу уступить хоть малость.

– Да кончено у вас дело или нет? Если кончено, нечего торговаться, а

если не кончено, - сказал Левин, - я покупаю лес.

Улыбка вдруг исчезла с лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жесткое

выражение установилось на нем. Он быстрыми костлявыми пальцами расстегнул

сюртук, открыв рубаху навыпуск, медные пуговицы жилета и цепочку часов, и

быстро достал толстый старый бумажник.

– Пожалуйте, лес мой, - проговорил он, быстро перекрестившись и

протягивая руку.
– Возьми деньги, мой лес.

Вот как Рябинин торгует, а не

гроши считать, - заговорил он, хмурясь и размахивая бумажником.

– Я бы на твоем месте не торопился, - сказал Левин.

– Помилуй, - с удивлением сказал Облонский, - ведь я слово дал.

Левин вышел из комнаты, хлопнув дверью. Рябинин, глядя на дверь, с

улыбкой покачал головой.

– Все молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте

чести, так, значит, для славы одной, что вот Рябинин, а не кто другой у

Облонского рощу купил. А еще как бог даст расчеты найти. Верьте богу.

Пожалуйте-с. Условьице написать...

Через час купец, аккуратно запахнув свой халат и застегнув крючки

сюртука, с условием в кармане сел в свою туго окованную тележку и поехал

домой.

– Ох, эти господа!
– сказал он приказчику, - один предмет.

– Это как есть, - отвечал приказчик, передавая ему вожжи и застегивая

кожаный фартук.
– А с покупочкой, Михаил Игнатьич?

– Ну, ну...

XVII

Степан Аркадьич с оттопыренным карманом серий, которые за три месяца

вперед отдал ему купец, вошел наверх. Дело с лесом было кончено, деньги в

кармане, тяга была прекрасная, и Степан Аркадьич находился в самом веселом

расположении духа, а потому ему особенно хотелось рассеять дурное

настроение, нашедшее на Левина. Ему хотелось окончить день за ужином так же

приятно, как он был начат.

Действительно, Левин был не в духе и, несмотря на все свое желание быть

ласковым и любезным со своим милым гостем, не мог преодолеть себя. Хмель

известия о том, что Кити не вышла замуж, понемногу начинал разбирать его.

Кити не замужем и больна, больна от любви к человеку, который пренебрег

ею. Это оскорбление как будто падало на него. Вронский пренебрег ею, а она

пренебрегла им, Левиным. Следовательно, Вронский имел право презирать Левина

и потому был его враг. Но этого всего не думал Левин. Он смутно чувствовал,

что в этом что-то есть оскорбительное для него, и сердился теперь не на то,

что расстроило его, а придирался ко всему, что представлялось ему. Глупая

продажа леса, обман, на который попался Облонский и который совершился у

него в доме, раздражал его.

– Ну, кончил?
– сказал он, встречая наверху Степана Аркадьича.
– Хочешь