Анна Леопольдовна

Гримберг Фаина Ионтелевна

Итак. Императрица повелела издать указ, согласно которому каждому дворянину, прослужившему двадцать лет и бывшему в военных походах, дозволялось просить увольнения. Едва успели указ этот опубликовать, как поступило множество прошений об отставке. Подобные прошения подало половинное число офицеров, и все они уверяли, будто успели прослужить двадцать и более лет и побывать на театрах военных действий. Встречались молодые люди, едва перешедшие за тридцатилетний возраст, однако и они требовали увольнения их из армии. Будучи записаны в какой-нибудь полк на десятом или двенадцатом году от рождения, они полагали себя уже довольно послужившими отечеству. На этом месте речи господина доктора граф перебил его, вспомнив одного русского мальчика, служившего под началом своего отца. Ребенку поначалу все было приятно в военной службе: ежедневное биение зори в множество барабанов и всякий день двукратное играние под окном полковой музыки, и множество офицеров, бывавших у его отца, и честь, его отцу воздаваемая… Мальчик был как раз по десятому году, отец поместил его в свой полк в число солдат, а через месяц произвел в капралы. Ребенок был в необычайной радости, когда

сделали ему мундир и нашили капральский позумент. Сам он выучился бить в барабан и метать ружьем артикул; ружье, впрочем, имел он деревянное. Офицеры полюбили маленького капрала и по их неотступным просьбам отец его, хотя и был скуп на раздачу чинов, однако же про извел одиннадцатилетнего сына в подпрапорщики, а затем в каптенармусы, и соответственно на мундир был нашит другой позумент. В то же время заботливый отец нанял мальчику учителя-немца, который преизрядно поколачивал ученика. А надо заметить обычай русских дворян: оставлять сыновей полуобученными и пускать в настоящую военную службу совсем малыми ребятами. Ребенок сопровождал отца в походах. Однажды прибыл генерал для смотрения полку, и отец малолетнего каптенармуса хорошенько угостил своего начальника. При сем случае мальчик был пожалован в сержанты. Отец его не хотел никак сам произвесть сына в сей чин, совестясь, чтобы его тем не упрекали. Но мальчик, умевший порядочно бить в два барабана вместо литавр при игрании на трубах, полюбился генералу, и тот, произведя его в следующий чин, поблагодарил таким образом отца. Вместе с отцовским полком мальчик проделал путь в Курляндию через Ригу, Дерпт, Нарву и побывав в Петербурге. В Риге полку было приказано пройти через город церемониальным маршем, и мальчик в первый раз от роду был в строю и в сержантском мундире и с маленьким ружьишком. Он вел свой взвод, и на лице его было написано явственное удовольствие. Многие горожане, вышедшие поглядеть на проход войск, указывали на ребенка, восклицая соответственно по-немецки:

– Ах! Какой маленький сержант!

Здесь уже я перебила живое воспоминание молодого графа, спросив, что же случилось далее с этим ребенком.

Младший Миних отвечал, что он одним из первых подал прошение об увольнении из службы и это прошение было удовлетворено. У него, как и у многих других офицеров, подавших прошения, не было ни гроша за душой, и все-таки они предпочитали военной службе жизнь в деревне и обработку полей едва ли не собственными руками. Выйдя в отставку, молодой человек женился на дочери бедного дворянина и уехал в свое поместье, доставшееся ему в наследство от отца. Граф был на его свадьбе и сделал новобрачным подарки. Фамилия этого офицера – Б-ов. Я не напишу ее полностью, потому что не знаю ведь, что станется со мною, в чьи руки попадут мои записки и не потянут ли к ответу тех, о ком я упоминаю, толь ко за то, что я о них упомянула… Странно, что я так спокойно о таком весьма возможном обороте дел думаю. Это с тех пор, как явился Андрей и я поняла, что жизнь моя погублена безвозвратно… Как больно сердцу! Нет, об Андрее не буду… Все знают мое короткое знакомство дружественное с четой Сигезбек, но для чего я буду подводить под возможный нечаянный удар судьбы незнакомого мне Б-ва… Я бы и о супругах Сигезбек не стала писать, называя их фамилию, но госпожа докторша мне позволила это делать. И все равно ведь всем известны мои отношения к этой милой чете…

Доктор меж тем продолжал свой рассказ о том, какие опустошения в армии сделало дозволение выходить в отставку после двадцатилетнего срока службы. Однако в его рассказ снова вмешался граф с апологией пылкой своего отца. Дело в том, что мысль об этом указе была подана императрице графом Минихом-старшим. И действительно, как можно держать в армии офицера более двадцати лет и насилу! Однако все же указ отменили, полагая, что он повредит армии. Таким образом, поля в поместьях отсутствовавших хозяев, находившихся на военной службе, продолжали обрабатываться кое-как. Рабы месяцами и даже годами не видывали своих хозяев, потому что в походе за офицером зачастую следовали в обозе его жена и дети, хотя многие просто-напросто не мог ли позволить себе жениться… При отмене указа особенно свирепствовал князь Трубецкой (в то время уже бывший генерал-прокурором в сенате). Совсем недавно фельдмаршал вывел его из ничтожества и поддерживал вопреки всем, не смотря на дурное исполнение им приказаний фельдмаршала во время двух походов. И вот в благодарность за все благодеяния Трубецкой навлек на своего покровителя большие неприятности, подвергнув его чувствительным выговорам со стороны Кабинета за предложение указа, который, в сущности, клонился только к пользе государства…

Мужчины еще некоторое время разбирали перипетии при дворных интриг. Я обменялась несколькими фразами с Доротеей. Госпожа Сигезбек подошла к окну и распахнула его. Тотчас прелестно запахло зеленью. Вдруг мимо раскрытого окна пронеслась с громким жужжанием пчела. Госпожа Сигезбек посмотрела на нас заговорщицки и сказала вполголоса, ни к кому в отдельности не обращаясь, что хотела бы отправиться в Петергоф. Доротея тотчас поддержала ее и, повысив голос, окликнула графа Эрнста. Спустя несколько минут мужчины присоединились к нам и все мы принялись говорить о поездке. Госпожа Сигезбек приказала слугам готовить провизию в корзинках.

Мы скоро отправились, находясь в превосходном расположении духа. И всю дорогу смеялись, шутили и взахлеб рассказывали друг другу забавные истории. Младший Миних рассказал, как Ее Величество изволила обмануть его 1 апреля, в день всеобщих обманов. Императрица, открыв крышку, попотчевала молодого графа из своей табакерки, но когда он уже хотел взять щепотку табака, то наткнулся пальцами на вторую крышку и ничего не мог достать. Ее величество от души расхохоталась. Впрочем, подобные изящные шутки – ничто в сравнении с тем, что творил Великий Петр. Однажды позади императорского сада было по его приказанию разведено большое пламя. В то же самое время горожане услышали колокольный звон, бой барабанов

и усердную трескотню, производимую на улицах трещотками ночных сторожей. Когда весь город сбежался на мнимый пожар, было объявлено, что это всего лишь веселый обман, шутка, придуманная государем для 1 апреля. Вокруг огня были расставлены часовые, чтобы не давать ему распространиться, иначе шутовской пожар мог бы превратиться в истинный. Великий государь немало потешался…

Говорят, что Петергоф превосходит по красоте своих фонтанов даже Версаль. В такой погожий день, конечно же, в саду будет множество гуляющих придворных. Разумеется, принцессе не преминут донести, что в печальный для нее день я как ни в чем не бывало прогуливалась в Петергофе, веселясь со своими спутниками. Но теперь уже поздно думать об этом. Завтра буду искренне оправдываться.

Петергоф расположен западнее Санкт-Петербурга. Мы приехали в двух каретах. В сущности, Петергоф – обширное имение императрицы, свое имя оно получило по великому Петру, который и создал его. На возвышенности расположился дворец и много необходимых домов для свиты. Дворец раскинулся с востока на запад. Фасад его выходит на юг. Со всех сторон дворец окружен прекрасным садом, и представьте себе, как здесь красиво, когда все в цвету. К югу от дворца также раскинулся большой пруд, наполненный кристально чистой водой. В саду не видно было палаток гвардии. Значит, сегодня Ее величество находится в Петербурге. Когда она в Петергофе, гвардия располагается в южной стороне сада, палатки обычно выглядят очень красиво. Но сегодня Ее величество осталась в городе. Неужели герцогиня Мекленбургская так плоха? Я начинаю тревожиться. А здесь хорошо прогуливаться, будучи в хорошем настроении, конечно же.

Самое прелестное в Петергофе – всевозможные каскады, фонтаны и прочие водяные затеи. Сад напоминает настоящий лиственный лес.

Под каждым окном дворца – маленькие гипсовые барельефы. Над воротами – балкон, проход в воротах выложен мрамором. Со стороны сада построен крытый переход между апартаментами императрицы и обер-камергера. Поэтому лестница очень темная, хотя это парадная лестница. Знать прогуливается в саду, и видишь все то же, что и всегда: кафтан богатейший, а парик прегадко вычесан; прекрасная штофная материя совершенно испорчена дурным покроем – работа неискусного портного… Впрочем, придворные получили приказ носить во время пребывания в Петергофе униформу. Для мужчин она состоит из шелковых кафтанов соломенного цвета с зеленой подкладкой, обшлагами и камзолом; все расшито серебряным галуном. Дамы одеты в желтые жилеты и зеленые юбки. Из иностранных министров облачился в форменный кафтан один лишь саксонский министр.

Я захотела подняться по лестнице и пройти в галерею. Говорили, там повешено много картин. Кого я там надеюсь встретить, угадайте, пожалуйста! Хотя отчего же он должен здесь быть? Никаких поводов к этому нет. Кажется, здесь ни чего не нужно расписывать или красить, ведь его используют и на малярных работах. А, может быть, он и в Петергофе работает. Поди знай!

Да, я сказала: поди знай! Но то, что произошло, то есть то, что дальше произошло, совершенно удивительно. Поднимаюсь по ступенькам, приподымая платье, иду медленно, чтобы не оступиться. Я не задумалась о своих спутниках, куда они пошли; уверена, мы не потеряем друг друга. Вдруг слышу: за мной шаги. Быстро оглянулась и увидела младшего Миниха. Мне и в голову не пришло заподозрить… То есть, что вы подумали? А я – нет, не подумала ничего подобного. Приостановилась. Он поравнялся со мной. Теперь мы поднимаемся рядом. Я спросила его, где Доротея и Сигезбеки. Граф отвечал, что они отправились смотреть фонтаны. Я сказала, что хочу посмотреть картины в галерее. Он отвечал, поддерживая разговор, что среди этих картин есть несколько безусловно хороших. Лестница довольно высокая. И вот он поднимается на одну ступеньку надо мной. Я делаю шаг в сторону, к стене. И вдруг он мгновенно протягивает руки и хватает меня, крепко обхватывает за пояс. Я потеряла равновесие, и он прижал меня к своему телу. Такого со мной еще не бывало. Мне все в одно мгновение сделалось в нем отвратительно. Жесткие, цепкие руки, пальцы; твердое бугристое туловище под кафтаном. Жесткий взгляд светлых глаз. Чувство ужаса охватило меня. Всем существом моим завладело мучительно и властно единственное желание: спастись! Я пыталась откинуться, ухитрилась схватить его за руки. И закричала в полный голос. Я услышала свой голос как бы со стороны, как он зазвучал совершенно дико, неимоверно громко и безумно. И тотчас шаги загремели и лестница заполнилась, засветилась золотистыми кафтанами набежавших людей. И я была отброшена жесткими руками к стене, а младший Миних, отбросив меня грубо, оттолкнув, исчез мгновенно, скрылся в темноту темной лестницы. Я смолкла, также мгновенно. Меня уже спрашивали наперебой… Ко мне пробились встревоженные доктор и докторша…

– …но ведь это живописец, ты его видела, ты знаешь его! Он испугал тебя?.. – Взволнованно и громко повторял господин Сигезбек. Госпожа Сигезбек обнимала меня за плечи…

Я поняла, что опасность миновала… И лишь тогда почувствовала еще один взгляд, пытливый, тревожный, смущенный… Ко мне словно бы возвратилась возможность видеть. И я увидела очень высокого и худощавого человека в темной одежде… бледное длинное лицо и маленький подбородок выбритый… И, не задумавшись, я произнесла тихо, слабым голосом:

– Простите… я не узнала вас… Простите меня…

Я искренне просила у него прощения. Я уже боялась, что его сочтут виновником моего крика. Андрей тоже не мог опомниться, или мне показалось…

– Что вы здесь делаете? – обратился к нему доктор с интонациями недоверия.

– Простите… – снова проговорила я и сделала несколько шагов к Андрею, стоявшему неподвижно. При этом я неловко вывернулась из рук докторши.

Андрей сухо и растерянно – это производило странное впечатление – объяснил господину Сигезбеку, что находится здесь по приказанию Каравака, поручившего ему осмотреть картины в галерее с целью определения, какие из них нуждаются в реставрации… Я совершенно опомнилась и теперь думала лишь о том, чтобы не навлечь на Андрея нелепое обвинение…