Анна Леопольдовна
Шрифт:
Поместившись подле меня на канапе, госпожа Сигезбек ласково обняла меня и риторически спросила, что же натворил граф. Она видела, как он двинулся следом за мной. Собственно, она уже и догадалась о случившемся. Я немного словно подтвердила ее догадки. Я, в сущности, обмирала от страха: не догадается ли она об Андрее… Она отнюдь не лишена была обычной, свойственной женщинам проницательности и, возможно, и догадалась бы, но ей было не до того. Она слышала, как оскорбил меня младший Миних, и возмутилась, естественно, лишь теперь, задним числом.
– Чего вы опасаетесь? – я пыталась успокоить ее. – Старший
– Это радует, – обронила она. И я подумала, что она не лишена чувства юмора.
– Я так боюсь встретить его во дворце! – призналась я и ожидала уже помощи от моей конфидентки, то есть в некоторой степени конфидентки.
Но она откровенно призналась, что не может успокоить меня.
– Я ничего утешительного не могу сказать тебе, Элена. Будь осмотрительна. Я не полагаю младшего графа столь низменно мстительным. Я даже не полагаю его страстно влюбленным в тебя. Вернее всего, он поддался мгновенному порыву…
– То есть вы полагаете, в меня невозможно влюбиться? – выпалила я не подумав.
– Разумеется, возможно. Но неосмотрительным порывам люди поддаются все же не так часто, а в брак вступают, обдумав предварительно свою дальнейшую жизнь и взвесив так или иначе все грядущие выгоды и возможные несчастья.
– Неужели все осмотрительны до такой степени? – Задавая этот вопрос, я думала о женитьбе Андрея, но мне вовсе не хотелось думать, что он проявил осмотрительность, и еще менее хотелось вообразить его влюбленным в жену…
– Не все, – отвечала докторша. – Но в какой-то степени все.
Но в эту ночь мне так и не удалось уснуть. Из дворца за мной прислали карету. Мне пришлось ехать к принцессе. Сигезбеки и я истолковали сей поздний призыв однозначно: герцогиня Мекленбургская скончалась или близка смерти.
Меня проводили в покои принцессы. Тетушка сидела перед столиком итальянской работы и раскладывала пасьянс. Ее высочество поместилась на мягком пуфе против своей воспитательницы и совсем по-детски подперла кулачками щеки, упершись локтями в колени. Лицо ее было грустно. Она рассеянно следила, как ложились на столешницу карты французской колоды, но казалось, ее больше занимало причудливое сочетание разложенных карт и видных участков столешницы, на которых возможно было угадать мозаичные изображения пестрых птиц на длинной ветке. Уже в дверях я заметила, что ясные глаза принцессы заплаканы. Горели четыре свечи в серебряных подсвечниках. Тетушка Адеркас что-то тихо приговаривала; должно быть, объясняя принцессе раскладку карт.
Увидев меня, Ее высочество заметно оживилась и поспешно встала. Тетушка подняла голову от карт на мозаичной столешнице. Я приблизилась к принцессе, сделала придворный поклон и смиренно попросила прощения. Принцесса вдруг припала лицом к моей груди. Я решилась обнять ее. Мы про стояли так несколько мгновений. Затем Ее высочество мягко отстранилась и просительно посмотрела на свою воспитательницу. Тетушка кивнула и пошла к двери. Я поняла, что они заранее договорились и тетушка согласилась оставить меня наедине с принцессой на ночь.
Скоро мы очутились перед тем же итальянским столиком и, невольно улыбаясь, смешали карты. Я снова и горячо попросила прощения
– Нет, нет, ты вовсе не должна… – заговорила она задушевно.
Я осмелилась перебить Ее высочество новым приступом покаяния. Но заметив, что нетерпение принцессы увеличилось, я замолчала. Она же облегчила свою душу, заговорив о своем дневном посещении герцогини Мекленбургской. Ее пугала увеличивающаяся болезнь матери, но еще более Ее высочество страдала от якобы недостаточной своей любви к матери.
– Прежде… прежде было не так… – Принцесса заплакала, как малый ребенок, прижав ладони к лицу.
Я утешала Ее высочество и заметила осторожно, что ведь это очень нелегко – любить человека, изменившегося так страшно, утратившего разум…
На самом деле разве я знала доподлинно, что герцогиня Мекленбургская утратила разум? Я, конечно же, была неосмотрительна, высказав в качестве данности подобное предположение, но оказалось так, что я лишь облегчила душевные муки принцессы.
– Так страшно! – проговорила она сквозь слезы. – Так страшно!.. Она лежит без языка, она делает под себя. Мне страшно, страшно…
Я как могла утешала Ее высочество. Сейчас две одинокие девушки, ночью, при свете свечей, пламя которых смутно колебалось, мы сделались настолько близки; мы забыли, казалось, о том, что разделяло нас. Я плакала вместе с ней и сбивчиво говорила о своих родителях, ведь я так рано осталась сиротой. Наконец Ее высочество успокоилась.
– Завтра мы не будем учиться, – сказала она. И снова это прозвучало так по-детски.
Она заговорила о том, что императрица желает сменить двух фрейлин из числа тех, что определены к Ее высочеству.
– И кого же назначат ко двору Вашего высочества? – спросила я, радуясь прояснившемуся лицу принцессы.
Она отвечала, что ее заветным желанием было бы приблизить меня еще более и порадовать придворным назначением, но Ее величество нашла мою особу недостаточно знатной для занятия подобной придворной должности. Это было обидно мне, однако же я поспешила заверить Ее высочество, что моя преданность и верность остаются неизменны, а придворная служба никогда не привлекала меня.
– …Единственное мое желание – бескорыстно служить при Вашей особе…
Она обняла меня и поцеловала с нежностью в щеку. Затем сказала, что Ее величество постановила назначить на должности фрейлин принцессы сестер Менгден: Якобину и Юлию. Это назначение никак не могло понравиться мне. Ежедневно видеть младших сестер графини Миних – меня это вовсе не прельщало; у графа будет лишний повод сталкиваться со мной. Я осторожно заметила, что ничего не знаю об указанных девицах, но выбор императрицы, столь заботливой в отношении племянницы, несомненно не может оказаться дурен. Ее высочество легко и чуть разочарованно вздохнула. Я посмотрела ей прямо в глаза, стараясь придать своему взгляду чрезвычайную выразительность, и сказала, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покину ее. И все же мне почудилось, будто она по своей ребячливости просто-напросто не поняла, что я не имею ни права, ни возможности выражать неодобрение указам Ее величества.