Аномалии личности. Психологический подход
Шрифт:
Сама проблема смысла в научном рассмотрении человека появилась не сразу. Выдающийся отечественный ученый Н. А. Бернштейн писал, что каждая наука применительно к явлениям в своей области должна прежде всего ответить на два определяющих вопроса: как происходит явление и почему оно происходит? Для наук о неживой природе эти вопросы оказываются и необходимыми, и достаточными. Долгое время и наука о живой природе – биология – пыталась со всей строгостью следовать лишь этим вопросам, однако многочисленные наблюдения и факты, указывающие на неоспоримую целесообразность устройств и процессов, присущих живым организмам, неминуемо привели к постановке нового, третьего вопроса: «Для чего существует то или иное приспособление в организме, к какой цели оно направлено, какую доступную наблюдению задачу оно предназначено решать?» [133]
133
Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. М., 1966. С. 326; см. также: Бернштейн Н. А. Биомеханика
Все эти вопросы сохраняют первостепенное значение и для психологии, в частности для исследования поведения и деятельности. Первый вопрос ставит проблему феноменологии деятельности, качественных характеристик этого явления. Ответ на второй вопрос подразумевает исследование причинности, механизмов движения деятельности. Наконец, при ответах на третий вопрос мы должны анализировать цели и мотивы, на которые непосредственно направлен процесс деятельности. Однако эти три вопроса не затрагивают или, точнее, затрагивают лишь косвенно проблему смысловой регуляции поведения. Между тем в психологии накопилось множество фактов, показывающих особую значимость этого уровня регуляции для судьбы деятельности, ее продуктивности и конкретного хода. И если биология в рамках ответов на вопросы как и почему приходила к выводам, оказывавшимся, по словам Н. А. Бернштейна, крайне бедными предсказательной силой, то и психология, ограниченная на этот раз тремя вопросами – как, почему и для чего, – оказывается недостаточной для понимания многих сторон человеческого поведения и деятельности, реальных проблем их развития. Для преодоления этой недостаточности необходимо включить в рассмотрение еще один аспект, задать еще один, четвертый вопрос, внешне сходный с третьим, но все же имеющий свой особый оттенок: ради чего совершается то или иное действие, деятельность человека или в чем смысл его стремлений и достижений, – смысл, стоящий за взятыми самими по себе или в своей совокупности целями, задачами, мотивами?
Что же требуется для ответа на данный вопрос, как рождаются смысловые образования, или, если воспользоваться более точным термином Л. С. Выготского, динамические смысловые системы, несущие в себе и особое отражение действительности, ее знак, и эмоциональноличное, пристрастное к ней отношение?
Мы уже касались некоторых вопросов смыслообразования в первой главе книги (§ 2), когда рассматривали философские аспекты проблемы личности, определения ее нормы и аномалии. Там, как помнит читатель, речь шла об одном, но, разумеется, главном, вершинном для человека смысле – смысле жизни, здесь же речь идет о всем многообразии динамических смысловых систем. Однако, на наш взгляд, основная внутренняя закономерность остается единой для всех случаев – психологические смысловые системы рождаются в сложных, многогранных соотнесениях «меньшего» и «большего», отдельных ситуаций, актов поведения к более широким (собственно смыслообразующим) контекстам жизни. В соответствии с этим их осознание – всегда процесс определенного внутреннего соотнесения, внутренней работы. «На лбу действия, – часто говорил А. Н. Леонтьев в своих лекциях, – не написано, в чем его смысл для человека». Внешне наблюдая, можно описать, что человек делает. Куда труднее понять, для чего, для достижения каких мотивов и задач. И совсем трудно понять, ради чего он стремится к этим достижениям, в чем общий смысл видимых нами действий.
Поясним сказанное простым примером. Ради чего стоит посещать лекции в институте? Ради чего стоит стремиться к высшему образованию? Ради чего стоит жить? Для того чтобы ответить на подобные вопросы, надо соответствующую данному явлению деятельность соотнести с контекстом деятельностей более широких, и соотнесение это тем сложнее и индивидуальнее, чем выше мы поднимаемся по ступеням, уровням смысловой иерархии. Скажем, смысл посещения, прослушивания и конспектирования отдельных лекций в институте не может быть понят из самой по себе ситуации слушания и конспектирования. Он становится определенным лишь при соотнесении этой ситуации с более широкой – сдача экзамена, получение диплома, бескорыстный познавательный интерес и т. п. Мы можем подняться еще на одну ступень и спросить: а в чем тогда смысл, скажем, получения диплома? Ответы при этом могут быть более разнообразными – престиж, материальное обеспечение, тяга к науке и т. п. Так мы можем шаг за шагом взойти к наиболее высокой смысловой ступени – ради чего стоит жить, в чем смысл жизни? И ответ на этот трудный и мучительный вопрос так же подразумевает (о чем уже говорилось в прошлой главе) соотнесение всей ситуации в целом – нашей жизни земной – с тем, что больше нашей индивидуальной жизни, что не оборвется с ее физическим концом (дети, счастье будущих поколений, прогресс науки, загробное существование и т. п.).
Еще один важный момент. Основатель общепсихологической теории деятельности А. Н. Леонтьев не раз утверждал в своих лекциях и писал в сочинениях, что каков мотив (предмет), таков и смысл для человека его деятельности. Однако, на наш взгляд, смысл прямо не порождается самим по себе мотивом, предметом данной или даже более общей, вышележащей по иерархическому уровню деятельности. Так, в последнем примере не сами по себе дети, счастье будущих поколений или прогресс науки являются смыслом, удерживаются как смысл, а те многочисленные и сложные связи, принципы, соотнесения, противоречия, которые завязываются, возникают вокруг этих предметов, составляя как бы «кристаллическую решетку», внутреннюю психологическую структуру смыслового образования [134] . Поэтому, в частности, за ссылкой на один и тот же смыслообразующий мотив могут, как показывают психологические исследования, стоять совершенно разные по содержанию и динамике смысловые образования. При ответе на вопрос «ради чего» называемый предмет следует рассматривать не как твердо установленное значение, объективный знак, а скорее как символ, символическое оформление сложного по своему генезису и структуре переживания. Символ этот складывался, формировался в ходе жизни человека (Л. С. Выготский часто повторял – «за сознанием лежит жизнь»), и, следовательно, расшифровка его не может быть лишь умозрительной задачей, решаемой путем анализа,
134
Как и во многих других случаях проявления жизненной диалектики, здесь скорее важен не результат, а процесс, реальные формы и перипетии его осуществления. Дело потому часто не в смыслообразующем мотиве как таковом, а в тех способах, связях, каковыми произошло его становление. Эти способы, эта живая сеть внутренних соотнесений и рождает, питает смысловые системы. Поэтому смысл не может быть навязан извне, преподан как урок для заучивания. Это – суверенная территория души. Обучать можно знакам, знаниям, тем, например, что Волга впадает в Каспийское море. Тому же, что Волга – матушка, мать-река, обучить нельзя. Для этого надо вырасти у великой реки в великой стране, вобрать в себя (через себя) их историю и судьбу, соотнести с собой, своей жизнью, своим народом, его страданиями и чаяниями.
Личностный смысл, тем самым, не закреплен жестко за мотивом (предметом) деятельности, и в этом плане он не предметен (как считал, например, А. Н. Леонтьев и многие его последователи), а скорее «межпредметен». Одним из возможных синонимов может быть в этом плане «связь», или, точнее, – «субъективная связь», или, если полнее, – субъективно усматриваемая и личностно переживаемая связь между людьми, предметами и явлениями, окружающими человека в пространстве и времени как текущих, так и бывших и предполагаемых будущих событий. Смысл действительно увязывает, связует, вяжет, причем иногда неожиданным образом, составляя из узлов и узелков разные узоры на непрерывно ткущейся материи душевной жизни. Высвободи, распусти эти узелки – распадется и вся ткань на нити отдельных психических способностей (память, восприятие, внимание, мышление и т. п.), каждая из которых может остаться крепкой и сохранной, но не будет малого – ради чего запоминать, воспринимать, внимать и мыслить.
Мы видим ситуации, действия, окружающие нас предметы, а что их соотносит и животворит, остается в тени. Сошлемся еще раз на П. В. Флоренского, который писал, что творчество человеческого разума распадается на производство вещей, смысл которых не нагляден, и производство смыслов, реальность которых не очевидна. Необходимо поэтому доказывать осмысленность вещей и вещность смысла. Это двойное доказательство – предельная задача психологии личности как знания не о том, что может заметить любой внимательный наблюдатель, а о том, что скрыто от наблюдателя, что составляет внутренние причины внешних проявлений душевной жизни.
Следующий аспект, который необходимо зафиксировать. Смысл не однороден, не одноплоскостен, а всегда иерархичен, встроен в общую смысловую вертикаль личности (о ее уровнях мы будем говорить ниже). Однако, поскольку смысл по сути своей не жестко заданный предмет, вещь или действие, а вариативная связь между предметами, вещами, действиями, точнее – вырабатываемый личностный принцип связи, соединения, то иерархия эта не есть прямой диктат от высшего к низшему, а скорее передача по цепи некоторых самых общих принципов, секретов, рисунков соединения, способных проявлять, впечатывать, оттискивать себя на самом разнообразном конкретном житейском материале.
Если продолжить образ непрерывно ткущейся ткани жизни, то конкретный смысловой рисунок на ней образуется не ситуативно, лишь здесь и теперь возникающим увязыванием событий и действий, но постоянно соотнесен, созвучен с неким общим замыслом, причем нередко даже тогда, когда внезапность или чрезвычайность обстоятельств спутывает все нити бытия. В каждой такой реалии (пусть даже не всегда осознанно) присутствует, резонирует (или диссонирует, что обычно тоже форма согляда, присутствия) весь смысловой строй, вся смысловая вертикаль (иерархия) данного человека. В нашей иллюстрации, например, качество, особенность слушания и конспектирования лекции определяется не только ближайшим (непосредственным) смыслом данной ситуации (скажем, необходимостью успешной сдачи экзамена как условия получения стипендии), но всей невидимо надстраивающейся над этим смысловой иерархии, вплоть до понимания данным человеком смысла его жизни [135] . Разрушение (деформация) этой иерархии означало бы разрушение (деформацию) главного стержня, на котором держится данная конкретная деятельность, в результате чего она с неизбежностью начала бы внутренне меняться, обесцениваться, обесцвечиваться, опадать, терять самый вкус бытия.
135
Не надо быть профессиональным психологом, чтобы убедиться, насколько часто величие, благородство (равно – низость) побуждений проявляется в сугубых, казалось бы, мелочах и второстепенностях – порой в одном жесте, интонации, позе, улыбке. В этом плане смысловая подоплека не столь уж закрыта для жизненных наблюдений, плоды которых могут оказаться, правда, достаточно горькими.
В клинике известен так называемый экзистенциальный невроз – человек все может делать вполне успешно, но жизнь вдруг лишается смысла, и он бессильно повисает (обвисает), как марионетка, которую уже никто не держит. Классические подтверждения этому можно найти в работах Виктора Франкла [136] , который с особой убедительностью показал, что общие вершинные смыслы (он говорил в этом случае о «сверхсмыслах») есть основная подъемная сила, удерживающая человека как в повседневности, так и перед лицом тяжких испытаний и даже самой смерти. Вне этой постоянной работы личности, единственно способной (призванной) создавать и удерживать смысловое целое, не сводящееся к частям, отдельным действиям и поступкам, – человек не может стать свободным и нравственным существом.
136
См.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990; Он же. Воля к смыслу. М., 2004; Он же. Сказать жизни «Да». М., 2004.