Аномалия
Шрифт:
В целом, моя комната была темной, но достаточно уютной. И, конечно же, здесь висела репродукция – мне достался «Завтрак гребцов» Ренуара. У Шейна полстены занимала «Тайная вечеря», что было вечным поводом для язвительных шуток. Больше ни в чьих личных спальнях мне бывать не доводилось.
Едва я вышла за дверь, сердце чуть не выскочило из груди.
– Доброе утро, Джозеф, – пискнула я при виде дворецкого.
Сколько раз уже он поджидал меня, притаившись в тенях коридора, тонкий и бледный, как Носферату! Я неустанно пугалась его бельма, дряблой пергаментной кожи, смертельной худобы и остатков волос, похожих на чудом уцелевшие после пожара травинки, –
Дворецкий даже не кивнул на мое приветствие, молча вручив мне очередной сверток, который нужно было доставить за сотни километров от Праги. Пока я взвешивала посылку на ладонях, он бесшумно удалился.
Я никогда не слышала от Джозефа ни слова. Оскар предполагал, что он разговаривает только с Анджелой и только без свидетелей, потому что стесняется своей отталкивающей внешности. Женевьева лишь презрительно хмыкнула, когда я подняла эту тему за партией в «Предательство в доме на холме» – впрочем, ее мнение меня не интересовало. Шейн считал, что в прошлом Джозеф был мафиози, и за какую-то промашку ему отрезали язык. А Нана, конечно же, предоставляла всем самим решать, какая версия кажется наиболее интересной.
– Клара, привет! – улыбнулся Оскар, когда я зашла в кухню на первом этаже. У него была привычка вставать ни свет ни заря, скускаться сюда и рисовать. Сегодня с ним был один из блокнотов, которые подарила я. Вокруг валялись маркеры, привезенные из Гонконга в следующую же поездку. – А я тебя как раз нарисовал.
– Доброе утро… ничего себе! – я подсела рядом с Оскаром и нетерпеливо заглянула ему через плечо. – Иногда мне кажется, что ты меня слишком любишь. В жизни я не такая милашка.
– Конечно, до Шейна нам всем далеко, – притворно вздохнул Оскар, без энтузиазма потерев зеленый след от маркера на запястье. – Но ты именно такая милашка, как я изобразил. Как тебе?
Судя по тому, насколько увиденное мне понравилось, не особо сверялся с оригиналом. Нарисованная Клара смотрела пронзительно и тревожно, словно ее что-то пугало. Оскар проделал отличную работу, и даже мой правый глаз, испорченный частичной гетерохромией – осколком зелени в карей радужке, – в кои-то веки показался мне изюминкой, а не нелепостью.
– Можно я посмотрю остальные рисунки?
Оскар кивнул и, встав из-за стола, пошел к кофеварке. Я заняла его место и перевернула страницу.
Я считала, что один художник не был способен проигнорировать красоту Шейна. Конечно же, и Оскар не устоял. Нарисованный Шейн сидел на ступенях Особняка с сигаретой во рту – рука приглаживает волосы, от тлеющего кончика сигареты по коже разбегаются оранжевые рефлексы, воплощение драмы и красоты. Шейн был похож сразу на обоих скандальных Люциферов, созданных братьями Гифс для собора Святого Павла. Тех самых, которые были непозволительно горячи для храма господнего и своим видом словно призывали прихожан пересмотреть свои верования.
На следующей странице блокнота меня ждали руки Женевьевы, держащие кружку. Выпирающие косточки и идеальной формы ногти. Дальше – великолепный профиль Анджелы. Утрированно зловещее лицо Джозефа в тенях. Грязный набросок, на котором, тем не менее, четко проступал Карлов мост.
– Ты очень талантлив, – выдохнула я, листая блокнот, и очередная зарисовка заставила меня недоуменно замереть над ней.
Это
– Кто это? – спросила я, поднимая взгляд на Оскара. – Образ из головы?
– Нет, – качнул головой он, забирая альбом. – Увидел его у нас в саду как-то утром.
По какой-то причине услышанное взволновало меня сильнее, чем должно было. Я удивилась собственным чувствам. В Особняке часто бывали незнакомцы. Личные водители Анджелы. Мастера, менявшие устаревшую проводку. Сотрудники клининговой службы. Доставщики еды. Один раз я видела девушку с ярко-красным каре – и приняла ее за нового курьера, – но больше она не появлялась. Я скомкано попрощалась с Оскаром и вышла из Особняка в смятении.
Никакого слепого дождя на улице, на траве ни росинки – странное окно в моей комнате могло обманывать сколько угодно. Порывы апрельского ветра в спину догоняли меня до трамвайной остановки. Я скрылась от них в подъехавшем трамвае, а затем на станции метро. Пришлось раскошелиться на суточный билет – задание должно было занять как минимум пару часов, а рисковать и брать более краткосрочный я не рискнула. Не хотелось повышать вероятность неприятного разговора с контролером на обратном пути.
Этот маршрут я использовала уже дважды, и он был одним из самых простых. Оказавшись на станции Музей, я должна была сменить ветку, пропустить несколько поездов, и смело двинуть в сторону одной из конечных. И когда темнота туннеля в очередной раз оборвалась освещенной платформой, со мной в вагоне находились уже совсем другие люди.
Я вышла на станции Золотые Ворота. В глаза бросилась затейливая мозаика в арках у путей, которую мне еще ни разу не удавалось рассмотреть – вокруг меня сомкнулась переместившаяся из поезда толпа, и следовало думать о том, как бы не потерять в ней свое направление. Оказавшись в потоке, не признававшим концепции личного пространства, я едва сумела вырулить в нужную сторону. Пока я выбиралась, чей-то локоть врезался мне в предплечье. Я охнула от боли.
И то ли этот случайный тычок задел какой-то нервный центр у меня в мозгу, то ли боль отрезвила меня, заострив чувства, но я вдруг поняла: что-то не так. Что-то действительно не так. И пусть определить, что именно, не получалось, ясно было одно: я не смогу это проигнорировать.
Быстрым шагом я направилась к эскалатору.
Нужно было держать себя в руках, не привлекать никакого внимания. Я тщательно следовала этому правилу. Никто не должен был знать, кто я и чем занимаюсь. Никто не должен был знать про Особняк, про аномалии, срезы и посылки. Я старалась быть осторожной, я всегда была осторожной, и несмотря на это часть реальности, которая должна была остаться в пражском метрополитене, приехала со мной в Киев.
Но как это возможно?
Ноги одеревенели, но я просто не могла остановиться. Позже я пыталась вспомнить, как именно поняла, что меня преследуют. Я никого не видела – но, по правде говоря, и не решалась обернуться, чтобы понять, что это: паранойя или сбывшееся предчувствие. Потеснив группу американских туристов, я поднялась вверх по эскалатору. Я была напряжена, ладони вспотели, и сознание просто перестроилось, не оставив шанса сомнениям, имели ли мои опасения реальную почву.