Аномальная зона
Шрифт:
– А вы меня как? А таперича я вас так! Ох, попью вашей чекистской кровушки, ох, попью!
Миновав посёлок, по вырубленной в тайге дороге подошли к лагерным воротам. Там колонну встретили расхристанные вояки из самоохраны с берданками наизготовку.
– Я ж говорил, пацаны, без работы и пайки мы не останемся! – радостно поприветствовал новых каторжан один из них. – Раз есть тюрьма, найдётся и кому в ней сидеть!
Ворота жилзоны распахнулись со скрежетом. С шутками и прибаутками вохровцев загнали туда.
Богомолов собрался было навостриться в посёлок, но один из самоохранников грубо прихватил
– К-куда, твою мать?!
– Дак в посёлок, – пояснил, пытаясь освободиться, Иван Михайлович.
– Стоять! – рявкнул стрелок, наводя на него тронутый ржавчиной ствол берданки. – Ты у нас кто по этой жизни? Мужик! А всех мужиков велено опять за колючку загнать. Нагулялись – и хватит!
– А… как же свобода? – обескуражено лопотал, опасливо косясь на берданку, писатель.
– Свобода – это, фраерок, не для тебя, – ощерился самоохранник. – Свобода для тех, кто мастью козырной вышел. А твоё мужичье дело – брать больше да кидать дальше. Усёк?
– Усёк, – понурился Богомолов и бросил финку на землю.
Вместе с ещё несколькими бедолагами в полосатых робах, тоже оказавшихся мужиками по масти, писателя прикладами затолкали в жилзону. Ворота, заскрипев ржаво, закрылись у них за спинами, вновь отсекая от вольного мира.
6
Так случилось, что Студейкин не участвовал в лагерной революции. Будучи формально амнистированным, он продолжал обитать в режимном бараке локальной зоны, где располагалась спецлаборатория. Дело в том, что в результате многолетней селекции контингент подневольных работников секретного блока оказался в целом более приемлемым для Александра Яковлевича, чем прочие зеки, да и жители посёлка, а кормёжка здесь традиционно была лучше той, что давали в общей столовой, бытовые условия – комфортнее.
Когда вспыхнул ночной мятеж, вышколенная вохра осталась верной присяге. Чекисты наглухо закрыли все входы в спецблок, заняли круговую оборону на вышках, втащив туда два пулемёта Дегтярёва, и простреливали пространство запретной зоны, не разрешая приблизиться к ней никому, кроме начальника лагеря. А поскольку капитан Марципанов так и не появился, секретная лаборатория осталась на какое-то время единственной территорией лагеря, где сохранялся прежний, десятилетиями устоявшийся, порядок.
Ураганная стрельба, пожары в посёлке разбередили души заключённых спецблока, но суровые вохровцы мгновенно пресекали все вольнодумные разговоры, усиленно патрулируя локальный сектор, жилой барак, производственные и складские помещения.
Старуха Извергиль, со временем несколько смягчившая своё отношение к Александру Яковлевичу, нисколько не тяготилась неопределённостью своего положения.
– Я, голубчик, нашими чекистами даже горжусь! – откровенничала она со Студейкиным. – Профессионалы высочайшего класса. Надёжные, невозмутимые. Пусть хоть всемирный потоп – они свой пост не бросят. Вот у кого и вы, молодые учёные, должны учиться мужеству, стойкости, верности своим идеалам.
– Ну, вы уж совсем… Нашли кого в пример ставить – тюремщиков! – недоумевал Александр Яковлевич.
– Я говорю о профессионализме вообще, не применительно к конкретной деятельности! – горячилась Извергиль. – А изоляция, тюремный режим, если
– А я считаю, что в неволе человек не способен на творчество, – стоял на своём Студейкин.
Изольда Валерьевна, картинно хватаясь за сердце, пыхтела папиросой, в волнении стряхивая пепел мимо чашки Петри.
– Посмотрите вокруг! Именно здесь, в дебрях тайги, оторванные от благ цивилизации, от передовых достижений науки, наконец на примитивном оборудовании, подневольные, как вы выразились, учёные совершили открытие мирового значения! Почему? Да потому, что им не мешали! А дух – он свободен, несмотря на оковы, заборы, тюремные решётки… Я всегда знала, что вы не учёный, – обличающе тыкала она в сторону Александра Яковлевича дымящимся окурком. – Скорее, популяризатор, эдакий графоман от науки. Вам не дано получать наслаждение от самого творческого процесса! Подумайте: то, что мы делаем здесь, в тайге, не умеет никто в мире! Ни один из научно-исследовательских институтов Европы, США, Японии, Китая не продвинулся в разработке межвидового скрещивания так далеко, как мы. Они отстали от нас на десятки лет! Вот вам итог свободы личности, демократии… Осознание этого факта наполняет меня чувством гордости за нашу науку!
– Ну откуда вам известно, что на Западе так уж отстали, – пренебрежительно махнул рукой Студейкин. – Ни газет, ни журналов вы здесь не читаете. Может быть, то, над чем корпит коллектив нашей лаборатории, там, в большом мире, уже открыто и переоткрыто?
– А Интернет? – вскинулась Извергиль, но, поняв, что сболтнула лишнего, прикусила язык.
Александра Яковлевича как будто кипятком ошпарило:
– У вас есть доступ в Интернет?! Что ж вы молчите!
– Тс-с… ради бога, – старуха оглянулась тревожно по сторонам, прижав указательный палец к губам. – Я не должна была этого вам говорить… Это совершеннейшая тайна, голубчик. Надеюсь на вашу порядочность…
– Конечно, конечно, – краснея, поспешил заверить её Студейкин, но, не удержавшись, причмокнул губами. – Надо же! Кто бы мог подумать…
Мучимый стыдом за свою несдержанность, он тем не менее в тот же вечер поделился этим секретом с завхозом Олексом.
– Вы представляете?! – возбуждёно шептал он Станиславу Петровичу в тесной каптёрке, попивая огненный чай-купчик со слипшимися в комок ландориками. – Если добраться до компьютера, можно послать по «мылу» сообщение о нашем лагере с указанием точных координат его местонахождения! И весь этот кошмар закончится в одночасье!
Олекс, прихватив тряпочкой раскалённую ручку алюминиевой кружки, заменяющей заварной чайник, долил дегтярно-тёмной жидкости себе и гостю, заметил задумчиво:
– А что это, уважаемый Александр Яковлевич, нам с вами даст? Так сказать, персонально? Лагерь и так со дня на день прикажет должно жить… Я через вохровцев узнал: блатные в нём и в посёлке власть захватили. Теперь мигом всё сожрут, выпьют, передерутся, а как подморозит болота – разбредутся, кто куда. А вот нам с вами самое время и о себе, грешным делом, подумать…