Анонимные грешники
Шрифт:
Раф не смеется. Вместо этого он стоит плечом к плечу со мной, курит сигарету и смотрит, как набегают волны.
— Скажи мне, почему ты вернулся, брат.
Долгий вздох вырывается из моих ноздрей. Я опускаю взгляд на песок и расправляю плечи.
К черту. Рано или поздно все это всплывет наружу.
— На прошлой неделе у меня была встреча в Сан-Хосе. Технологическая компания, в которую мы инвестировали пару лет назад, не выплачивала дивиденды. Меня уже тошнило от такого неуважения, а конференц-звонки ничего не решали, поэтому я решил просто слетать туда. Немного нагадить этим ублюдкам, — я бросаю сигарету и втаптываю
Лицо Рафа растягивается в хитрой, кривой усмешке.
— И что потом? Ты ударил его головой о стол и заставил съесть собственные шлепанцы?
Я издаю горький смешок.
— Нет, я ушел. Сказал ему, что он будет иметь дело с нашими адвокатами, а потом я сел в гребаный лифт и уехал. Ни сломанных костей, ни удушающих захватов, — я провожу рукой по волосам и недоверчиво качаю головой. — Я ушел, Раф.
Смех Рафа громче моего.
— Господи Иисусе. Вот, что происходит, когда ты становишься порядочным — ты тратишь свою жизнь на то, чтобы платить налоги и получать дерьмо, — он заполняет тишину облаком дыма. — Итак, дай угадаю: ты решил, что с тебя хватит играть в мистера Нормального, и направил свой самолет в Лондон на побережье, чтобы напомнить себе о том, как живет другая половина?
— Нет. Я вышел из здания и начал мерить шагами тротуар. Я понятия не имел, куда иду, и мне было все равно. Мне просто нужно было подумать. Я был зол, даже не на этого засранца-технаря, а на самого себя. На эту семью. Висконти — все мы — запрограммированы совершать плохие поступки, быть плохими людьми. Это вплетено в нашу ДНК, и не важно, сколько гребаных таблиц я заполню или сколько часов проведу в залах заседаний, я никогда не буду нормальным, — я хрущу костяшками пальцев и поднимаю взгляд на своего брата. — Стажер положил сахар в мой американо, и моей первой мыслью было вывихнуть ему челюсть.
Раф улыбается.
— Но ты всегда был таким, именно так ты получил своё прозвище. Для тебя инстинктивно совершать месть, которая всегда сильнее преступления, — он пожимает плечами, ухмыляясь. — Как в тот раз, когда Данте сказал папе, что тебя не было на месте, когда выгружали товар, и ты в отместку трахнул девушку Данте на выпускном. Ты Порочный.
Я сдерживаю ухмылку.
— Так вот почему, потому что я не мог вспомнить.
— Зато он помнит, — Раф бросает сигарету и разглаживает рубашку спереди. — Мы плохие люди, Анджело. Ты можешь убежать от этого факта, но ты не сможешь спрятаться от него, даже находясь в Англии.
— Ты знаешь, что всегда говорила мама, — тихо говорю я, вытаскивая из пачки ещё одну сигарету и закуривая ее. — Хорошее сводит на нет плохое.
Мой брат на мгновение замолкает, но я слышу, как шестеренки в его мозгу встают на свои
— Вот почему ты ушел. Ты думал, мама хотела бы, чтобы ты стал хорошим, потому что это перечеркнет все плохое, что было у остальных членов семьи. Ты ушел из-за мамы.
Это не вопрос, это факт. Я все равно киваю.
— Я также вернулся из-за мамы.
Он резко поворачивается ко мне лицом.
— Что?
Я не отрываю взгляда от горизонта.
— В тот день в Сан-Франциско я шел и шел, и в конце концов оказался в Китайском квартале. Я переходил дорогу, когда передо мной выскочила девушка с большим мешком, — я смотрю на него, поджав губы. — Она продавала печенье с предсказаниями. Сломанные, с фабрики, на которой она работала. Ты знаешь, я не верю ни во что из этого дерьма, но я просто думал о маме, и ты знаешь, как сильно она любила это гребаное печенье с предсказаниями…
— И ты купил одно.
— Угу.
— Анджело, — серьезно говорит он. — Ради всего святого, только не говори мне, что ты вернулся на Побережье из-за печенья с предсказанием. Господи, — фыркает он, запрокидывая голову к небу. — Лучше бы я никогда не спрашивал.
— И, надеюсь, ты больше не спросишь.
— Что там было написано?
— Тебе не стоит об этом беспокоится.
— Серьёзно?
Я не предлагаю ему ничего, кроме короткого кивка.
Если бы я рассказал ему, что было внутри печенья с предсказанием, тогда мне пришлось бы рассказать ему, почему это заставило меня вернуться на Побережье. И это означало бы снять слои лжи, которые я выстроил, чтобы защитить его и Габа от правды.
По крайней мере, разговоры об этом напоминают мне, почему я здесь. Я высадился на побережье ровно неделю назад с конкретной целью, и с тех пор ни хрена не делал. Я был слишком… рассеян.
— Хорошо, ещё один вопрос.
Я стону, проводя костяшками пальцев по подбородку.
— Да брось уже…
— Те парнишки за игрой в покер. Во что ты играл, парень?
Я стискиваю зубы и засовываю руки в карманы.
— Они несли всякую чушь о семье.
— Они несли всякую чушь о игрушке дяди Альберто.
— Скоро она станет нашей семьей.
Я игнорирую удар в живот.
— Да. Вот почему ты пялился на нее весь вечер? Ты просто проверяешь последнее пополнение в клане Бухты? — его взгляд многозначительно опускается на пачку сигарет, торчащую из моего верхнего кармана.
Мои руки в брюках сжимаются в кулаки. Его взгляд обжигает мою щеку, пока он ждет ответа, но когда становится ясно, что он его не получит, он тяжело вздыхает.
— Папа всегда спрашивал нас с Габом, если бы Анджело прыгнул со скалы, вы бы тоже прыгнули? — он ухмыляется при этом воспоминании. — Знаешь, что я всегда говорил?
Позади нас баллада Уитни Хьюстон переходит во что-то более динамичное.
Я качаю головой.
— Без парашюта, — он смеется в ладонь, вытирая рот. Затем он поворачивается спиной к морю, задевая мое плечо своим. — Послушай, — говорит он, понижая голос, так что я едва слышу его из-за песни Марвина Гэя, гремящей на весь зал. — Я всегда буду верен тебе до гроба, и я знаю, что Габ чувствует то же самое. Если хочешь сжечь дотла это гребаное побережье, я одолжу тебе свою зажигалку. Но, пожалуйста, ради всего Святого, не заставляй меня воевать с нашими кузенами из-за какой-то девицы.