Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала

Назаров Олег

Схожая ситуация повторилась при обсуждении между Москвой и Берлином Бессарабского вопроса. В ходе переговоров 28 сентября 1939 г. со Сталиным и Молотовым Риббентроп «напомнил, что германское правительство в секретном дополнительном протоколе от 23 августа высказало свою незаинтересованность в этом вопросе», и попытался получить заверение, что Москва «заявит о своих интересах, если произойдут изменения на Балканах из–за каких–либо действий Венгрии против Румынии». Однако Сталин умело уклонился от подобных обещаний^[817].

В беседе с Молотовым 23 июня 1940 г. Шуленбург подтвердил, что, по мнению Германии, «соглашение о консультации» согласно пакту о ненападении «распространяется и на Балканы». В ответ на это Молотов задал германскому дипломату вопрос, «подтверждает ли Риббентроп то, что было сказано во время переговоров осенью прошлого года о Бессарабии, и остаётся ли сказанное в силе на сегодняшний день?».

Шуленбург «ответил утвердительно», добавив, что «вопрос о Бессарабии не упоминался, но взят гораздо шире». Затем Молотов сообщил Шуленбургу решение советского правительства по бессарабскому вопросу. В ответ германский посол заявил: «Германия ещё осенью прошлого года объявила, что она не имеет политических интересов в Бессарабии, но имеет там хозяйственные интересы, которые теперь увеличились в связи с войной. По мнению Шуленбурга, в своё время постановка вопроса о Бессарабии была такова: СССР заявит свои претензии на Бессарабию только в том случае, если какая–либо третья страна (Венгрия, Болгария) предъявит свои территориальные претензии к Румынии и приступит к их разрешению. СССР же не возьмёт на себя инициативу в этом вопросе». Молотов «ответил, что заявление Шуленбурга не соответствует действительности, это только один из частных моментов, но не условие в целом. Вопрос о Бессарабии не нов для Германии. [.] Я рассчитываю, сказал в заключение тов. Молотов, что Германия в соответствии с договором не будет мешать Советскому Союзу в разрешении этого вопроса, а будет оказывать поддержку, понятно, в пределах соглашения»^[818].

Выступая 19 июля 1940 г. в рейхстаге, Гитлер впервые публично заявил о разграничении сфер интересов Германии и СССР. По его мнению, «германо–русские отношения окончательно определены. Причина этого в том, что Англия и Франция, поддерживаемые некоторыми малыми государствами, постоянно приписывали Германии агрессивные замыслы в регионах, которые находятся вне каких бы то ни было германских интересов. [.] В таких условиях я посчитал правильным прежде всего вместе с Россией трезво произвести установление интересов, чтобы раз и навсегда выяснить, что Германия должна в будущем считать своей зоной интересов и, наоборот, что Россия считает важным для своего существования. На этом чётком размежевании обоюдных зон интересов произошло урегулирование на новой основе германо–русских отношений. Всякая надежда на то, что при выполнении этого теперь может возникнуть новая германо–русская напряжённость — просто детские фантазии. Ни Германия не сделала ни одного шага, который бы выходил за пределы сферы её интересов, ни Россия»^[819].

«Разграничение обоюдных сфер интересов» упоминалось в письме Риббентропа Сталину от 13 октября 1940 г.^[820] Во время визита Молотова в Берлин секретные договорённости 1939 г. упоминались в его беседе с Гитлером 12 ноября 1940 г. Кроме того, «протокол к договору о ненападении» упоминался в телеграмме Сталина Молотову от 12 ноября и беседах Молотова с Шуленбургом и Гитлером 13 ноября^[821].

23 июня 1941 г. в германской прессе был опубликован «Меморандум министерства иностранных дел Германии правительству СССР». В нем германское правительство ещё раз публично заявило, что суть советско- германских договоров от 23 августа и 28 сентября 1939 г. «состоит:

1) в обоюдном обязательстве обеих государств не нападать друг на друга и жить в мирном соседстве, и

2) в разграничении сфер интересов посредством отказа Германии от всякого вмешательства в Финляндии, Латвии, Эстонии, Литве и Бессарабии, тогда как территории бывшего польского государства до линии Нарев — Буг — Сан должны были по желанию Советской России войти в её состав».

При этом утверждалось, что «в Москве при разграничении сфер интересов советское правительство заявило г. министру иностранных дел, что оно не намерено оккупировать, большевизировать или аннексировать государства, относящиеся к его сфере интересов, за исключением областей бывшего польского государства, находящихся в состоянии разложения». Соответственно делался следующий вывод: «Оккупировав и осуществив большевизацию областей Восточной Европы и Балкан, входивших в сферу интересов СССР, которую ему уступило германское правительство, советское правительство поступило явно и недвусмысленно вопреки московским соглашениям»^[822].

Таким образом, доступные сегодня как советские, так и германские документы однозначно подтверждают наличие советско–германских договорённостей относительно разграничения сфер интересов в Восточной Европе. Из этих документов следует, что эта договорённость была оформлена письменно в виде некоего протокола, однако они не дают ответа на вопрос, как именно выглядел этот документ.

* * *

Как

известно, начиная с 1946 г. на Западе получили хождение фотокопии немецких дипломатических документов, среди которых были как советско–германский договор от 23 августа 1939 г., так и секретный дополнительный протокол (см. рис. № 2-10)^[823]. Ныне благодаря любезности Министерства иностранных дел Российской Федерации имеется возможность ознакомиться с визуальными образами документов августа 1939 г., которые с 1992 г. считаются их подлинниками (см. Приложение на с. 321-331)^[824]. Сопоставление немецких фотографий и российских сканов документов 1939 г. порождает довольно много различных вопросов, которые требуют внятных ответов.

Поскольку и на немецких, и на российских изображениях представлены подписанные немецкоязычный и русскоязычный варианты договора о ненападении, то возникает вопрос, почему в Берлине оказался официальный советский текст договора, а в Москве официальный немецкий текст? Ведь в самом документе было указано, что он «составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках»^[825], а значит, русскоязычный вариант должен был остаться в СССР, а немецкоязычный — отправиться в Германию. Ту же картину мы видим и применительно к секретному дополнительному протоколу — опять обе стороны демонстрируют нам и немецкоязычный, и русскоязычный тексты документа с подписями. Никакого объяснения данного довольно странного факта никто никогда не давал. До сих пор неизвестны какие–либо документальные подтверждения того, что в 1939 г. было подписано по 4 экземпляра соответствующих документов.

Рис. 2. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110048)

Рис. 3. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110049)

Рис. 4. Немецкие фотографии немецкоязычного текста договора о ненападении (кадр F110050)

Внешний вид договора о ненападении не соответствует дипломатической практике оформления подобных документов. Так, советско–германское Кредитное соглашение от 19 августа 1939 г. было оформлено по всем правилам. Документ прошит специальным шнуром, который закреплён сургучной печатью Торгового представительства СССР в Германии (или МИД Германии в немецкоязычном варианте)^[826]. В конце текста на одном уровне впечатаны полномочия подписантов и расшифровка их фамилий (см. Приложение на с. 317-320). Схожее оформление мы видим и применительно к советско–югославскому договору о дружбе и ненападении от 5 апреля 1941 г. и советско–японскому договору о нейтралитете от 13 апреля 1941 г.^[827] Советско–германский договор от 23 августа 1939 г. выглядит совершенно иначе.

Немецкая фотография создаёт впечатление, что подписи Молотова и Риббентропа под немецкоязычным текстом договора выполнены на отдельной странице. Подобное расположение подписей также вызывает серьёзные вопросы. Ведь в таком случае страница с подписями может быть присоединена к любому документу. Совершенно очевидно, что никакие документы подобным образом не подписывают. Российский скан данного документа позволяет увидеть, что немецкоязычный текст договора был подписан на обороте 2-й страницы. Представляется, что такое странное оформление подлинников договора нуждается в объяснении.

Рис. 5. Немецкие фотографии русскоязычного текста договора о ненападении (кадр F110051)

Рис. 6. Немецкие фотографии русскоязычного текста договора о ненападении (кадр F110052)

Но самое странное заключается в том, что в немецкоязычных текстах договора и протокола подпись Молотова выполнена латиницей. На странность подобного факта указал и внук Молотова В. А. Никонов, отметивший, что «это единственный такого рода “подписанный” им документ, который мне известен. Дед владел английским, но “по–английски” или “по–немецки” не подписывался»^[828]. При этом сам внешний вид подписей Молотова, выполненных латиницей в тексте договора и протокола, различается между собой.