Антисоветская блокада и ее крушение

Шишкин Валерий Александрович

Конечно, Эстония не могла стать сколько-нибудь значительным партнером Советского государства в хозяйственной области. Однако она явилась той первой брешью, той отдушиной, через которую впервые со времени установления блокады удалось наладить ввоз товаров, отчасти местного производства, а главным образом изделий промышленности из других европейских стран. Перечень товаров, закупленных в Эстонии за первые четыре месяца работы советской делегации, показывает, насколько велики были потребности Советской России буквально во всем самом необходимом и насколько разнообразны были сделки и закупки этого периода. «Нам удалось, — говорилось в отчете Гуковского в НКВТ от 6 июля 1920 г., — закупить здесь за это время следующее: сельдей 5442 бочки, пил поперечных 249 000 штук, цементу 33 420 бочек, гвоздей 180 000 пудов, рельсовых скреплений 70 000 пудов, кожи подошвенной около 1000 тонн, сетей рыболовных 293 шт., колунов 5000 штук». Далее перечислялись многочисленные виды других товаров.^{405}

Благодаря миру с Эстонией 18 апреля 1920 г. легально по железной дороге поступили закупленные советской делегацией

товары. Договор с Эстонией, как говорил Г. В. Чичерин на пленарном заседании ВЦИК 4 февраля 1920 г., «превратился, так сказать, в генеральную репетицию соглашения с Антантой, превратился в первый опыт прорыва блокады и в первый эксперимент мирного сожительства с буржуазными государствами».^{406}

Вторым направлением, которое избрало Советское правительство, для того чтобы добиться действительной ликвидации блокады и установить торговые отношения с капиталистическими странами, было использование «кооперативной схемы». Поскольку иных возможностей вступить в экономические связи с внешним миром не имелось, оно волей-неволей должно было вступить в «кооперативную игру», начатую союзниками. В этой игре большинство козырей оказалось в его руках. Расчеты лидеров западных держав на антисоветски настроенных русских заграничных кооператоров типа А. М. Беркенгейма и К. Р. Кровопускова довольно скоро потерпели полный провал. Подлинный хозяин кооперации — Центросоюз — после Октябрьской революции в России уже стоял на советской платформе.

С июля 1919 г. заместителем председателя Центросоюза был избран Андрей Матвеевич Лежава, член партии с 1904 г., активный участник революционного движения в Тифлисе, Воронеже, Нижнем Новгороде, Саратове, Москве. Он возглавил созданное по решению ЦК РКП (б) коммунистическое большинство в правлении Центросоюза, и постепенно буржуазные элементы были отстранены от руководства этим всероссийским кооперативным объединением.^{407}

Управление же заграничными конторами Центросоюза («Иноцентр»), возглавляемое А. М. Беркенгеймом, находилось в Лондоне. Оно утратило чувство реальности, ослепленное ненавистью к советскому строю, рассматривало себя как «наиболее здоровое организационное ядро русского народного хозяйства» и требовало полной независимости от Советской власти в выполнении «самых широких общественно-хозяйственных и государственно-хозяйственных функций».^{408} Советское правительство, учитывая, что в сложившихся условиях иначе как под флагом кооперации вступить в торговые отношения с капиталистическими странами и ликвидировать блокаду РСФСР невозможно, приняло решение направить для переговоров с представителями западных держав формально «кооперативную», а фактически — правительственную делегацию, наделенную самыми широкими полномочиями. Вместе с тем оно прекрасно понимало, что лидеры государств Антанты вынуждены будут делать хорошую мину при плохой игре и согласятся в конечном итоге на тот состав делегации русских кооперативов, который утвердит Центросоюз. Как отмечал американский историк и журналист Л. Фишер, «кооперативная схема» Верховного совета Антанты «была в Москве одним из хороших поводов для острот в течение продолжительного времени, и годы спустя Чичерин не мог удержать усмешки, говоря со мной об этом».^{409}

В самом деле, членами кооперативной делегации правление Центросоюза, одним из руководителей которого являлся А. М. Лежава, назначило 25 февраля 1920 г. Л. Б. Красина, М. М. Литвинова, В. П. Ногина, С. З. Розовского и Л. М. Хинчука.^{410}

М. М. Литвинов был в то время членом коллегии п заместителем наркома по иностранным делам. С ноября 1919 г. он уже находился за границей, в Копенгагене, где по поручению Советского правительства вел переговоры с британским представителем О’Грэди об обмене военнопленными и где поставил перед ним вопрос о ликвидации блокады. Однако именно его кандидатура и встретила наибольшие возражения британского правительства, которое не препятствовало тому, чтобы он оставался в качестве члена делегации в Копенгагене, но решительно отказывалось пропустить его в Лондон для предполагаемых последующих переговоров под фальшивым предлогом, что в 1918 г. он якобы занимался подрывной деятельностью на территории Англии. Другой член делегации, Л. Б. Красин, являлся наркомом торговли и промышленности РСФСР; В. П. Ногин, член партии с 1898 г., один из руководителей вооруженного восстания в Москве, был в то время членом президиума ВСНХ и руководителем Центротекстиля. Л. М. Хинчук не смог выехать в составе кооперативной делегации по болезни, и лишь один С. 3. Розовский представлял собственно Центросоюз. Между тем все члены делегации получили соответствующие доверенности этого кооперативного объединения, а Красин и Литвинов, сверх того, — полномочия Совнаркома, подписанные В. И. Лениным, на ведение мирных политических переговоров и заключение экономических соглашений, торговых сделок с капиталистическими странами. В. П. Ногин имел также мандат от ВСНХ, дающий ему право «разрешать… все вопросы, связанные с экономической жизнью РСФСР».^{411}

В делегацию, помимо ее членов, входили дипломатические работники (в их числе — Н. К. Клышко) и свыше двадцати торговых и экономических экспертов, и это отражало самые серьезные намерения Советского правительства добиваться установления хозяйственного сотрудничества со странами Запада. «Пусть Англия, — писал Г. В. Чичерин М. М. Литвинову в связи с посылкой делегации 30 марта 1920 г., — так и смотрит на поездку Красина как на серьезную поездку для основательного коммерческого соглашения, а не как на первоначальный контакт без окончательного и точного решения. Нам именно важно, чтобы теперь уже были конкретные деловые результаты, а не только декларативные

выступления. Самый факт составления делегации из таких экспертов есть указание на то, что предстоят конкретные деловые решения».^{412} До 29 марта 1920 г. делегация находилась в Петрограде, где ожидала разрешения на проезд через территорию Финляндии в Швецию, откуда должна была отправиться в Копенгаген для переговоров с представителями Верховного экономического совета Антанты относительно условий ликвидации блокады и возобновления торговли через кооперативы. Наконец разрешение было получено. «Итак, едем и посмотрим, что из этого выйдет», — заключал Л. Б. Красин свое письмо Г. Е. Зиновьеву от 29 марта 1920 г.^{413}

На рассвете 30 марта поезд миновал Сестрорецк — последнюю станцию на государственной границе с Финляндией — и взял курс на север. В пути делегация уже фактически приступила к работе, ибо представители финляндского правительства начали с ней обсуждение предстоящих мирных переговоров и установления торговых связей. Вечером того же дня поезд прибыл в Або (Турку). 31 марта одна часть делегации во главе с Л. Б. Красиным приехала в Стокгольм и осталась на некоторое время в Швеции, а другая продолжала путь и 2 апреля достигла Копенгагена, где ее встречали М. М. Литвинов и представитель английского правительства. 7 апреля к ним присоединился и Л. Б. Красин с сопровождающими его лицами.^{414}

Переговоры в Копенгагене 7–9 апреля 1920 г. с представителями Верховного экономического совета от Англии и Франции показали, что последние не имеют никаких серьезных полномочий от своих правительств. Советские делегаты сообщили о платежных средствах, которыми располагало правительство РСФСР для внешней торговли, и поставили ряд конкретных вопросов для выяснения позиции западных держав: является ли отказ от блокады полным и окончательным, может ли Советская Россия торговать с нейтральными странами, какие правовые основы будут установлены для советских внешнеторговых организаций или Центросоюза, если Советское правительство останется непризнанным, и т. п.^{415} Никаких ответов на эти вопросы получено не было, и, видя бесплодность дальнейших общих рассуждений, Л. Б. Красин 21 апреля 1920 г. направил телеграмму на имя председателя союзной конференции в Сан-Ремо, где заседали в это время главы правительств Англии, Франции и Италии. В ней указывалось на необходимость «формального соглашения с союзными правительствами об устранении препятствий, стоящих на пути к возобновлению товарообмена с Россией и Украиной».^{416}Ответ Красину за подписью председателя конференции итальянского премьера Нитти, принятый в Сан-Ремо 26 апреля, вновь по существу оставлял представителям Верховного экономического совета Антанты лишь «право обсуждать с русской делегацией» различные вопросы, намечать меры, но ничего не решать.^{417}Вместе с тем он свидетельствовал о некотором отходе от «кооперативной схемы», поскольку предусматривал новые переговоры «с целью немедленного возобновления торговых сношений… через посредство кооперативных организаций либо иными способами». Местом встречи избирался Лондон.^{418}

За полтора месяца, проведенные кооперативной делегацией в Стокгольме и Копенгагене, ее члены сумели хорошо использовать этот короткий срок для установления торговых связей, заключения соглашений и сделок как с кооперативными организациями ряда стран, так и с отдельными фирмами.

В Стокгольме между шведским министром иностранных дел и Л. Б. Красиным было заключено особое соглашение, имевшее форму обмена письмами. В письме от 14 мая 1920 г. Пальмшерна выражал согласие шведского правительства на взаимный обмен торговыми делегациями (от РСФСР — Центросоюза, от Швеции — Всеобщего экспортного объединения). Члены делегаций наделялись определенными правами (пересылка дипломатической почты, свобода почтово-телеграфных сношений, право шифра и т. д.). Шведское правительство гарантировало неприкосновенность ввозимых советской стороной товаров и золота в размере, предусматриваемом договорами.^{419}

Договор с концерном шведских фирм от 15 мая предусматривал размещение заказов на самые разнообразные изделия шведской промышленности общей стоимостью в 100 млн. крон. Основным условием было внесение советской стороной депозита золотом на сумму 25 млн. крон в ряд шведских банков в качестве гарантии (заказы первой очереди). Второй договор представлял собой предварительное соглашение на поставку в Советскую Россию тысячи паровозов в течение 5 лет и базировался на тех же принципах расчета.^{420}

При всей слабости правовых основ договоров от 15 мая, вытекавшей из отсутствия хотя бы отношений де-факто между двумя государствами, эти первые крупные сделки имели очень большое значение для Советского государства. Их реализация позволила получить значительное число промышленных изделий, в которых остро нуждалась Советская Россия. Майские соглашения означали также известный шаг вперед на пути фактического признания Советского государства правительствами западных стран, так как допускаемая на продолжительный период в Швецию делегация Центросоюза была таковой лишь по названию. На деле же и сами договоры заключались с Советским правительством, и эта делегация была не чем иным, как его торговым представительством. С мая 1920 г. на основании договора с концерном шведских фирм в Стокгольме стала действовать миссия Наркомвнешторга во главе с проф. Э. Ф. Юоном.^{421} Некоторые сделки были заключены также с представителями деловых кругов Норвегии и Дании. 8 апреля было заключено соглашение с представителями итальянского кооперативного института. Кроме того, было принято решение направить в Италию представителя делегации для изучения рынка и установления постоянной связи с этим институтом.^{422}