Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
— Фон Тир!
— Семьдесят пять тысяч!
Живчик потер ладонями и с самодовольным видом огляделся по сторонам: он словно призывал порадоваться вместе с ним удаче, но сочувствия ни в ком не встретил. Тогда он просто покивал присутствовавшим и уселся.
— Девятая линия!
Гесс напрягся.
Встала еще одна дама. В противоположность первой, эта оказалась дородной, пышущей здоровьем и глуповатой на вид. Вадим Арнольдович узнал ее.
— Капитонова!
— Сорок одна тысяча!
— Добавьте еще одну, — низким красивым голосом отозвалась Капитонова, —
В руках у нее невесть откуда появилась памятная книжка.
— У меня записано так: на Марию Магдалину — тысяча двести, но двести, так уж и быть, я готова засчитать в чистую благотворительность!
Талобелов откровенно растерялся. Он переводил взгляд с лица Капитоновой на памятную книжку в ее руках и не мог понять, откуда в глуповатой на вид женщине взялась такая хватка. Но больше всего, похоже, его смутило не это противоречие, а то, что в тоне Капитоновой не было ни намека на угрозу или истерику. Напротив: тон казался матерински ласковым и если в нем и угадывался упрек, то разве что любящий — как в отношении случайно допустившего ошибку многообещающего чада.
— Вы позволите…
Талобелов решился и, быстро сойдя со сцены, прошел к Капитоновой. Та охотно протянула ему книжку.
— Гм… да… — листая страницы, был вынужден признать он. — Записи в полном порядке… Но как же так? Не могли же мы…
— У вас бухгалтерия хромает, — улыбнулась Капитонова, озаряя сбитого с толку старика сиянием великолепных — белых и крупных — зубов. — Я всегда говорила: господину барону следовало нанять толковую помощницу!
— Барону! — ахнул Гесс.
Владимир Львович метнул в Молжанинова вопросительный взгляд.
Молжанинов пожал плечами:
— Кальбергу, разумеется. А вы чего ожидали?
Незаметно для Молжанинова Владимир Львович сжал руку Гесса.
— Да, — говорил Талобелов, — тысяча двести на Магдалину… Значит, двести вы готовы простить?
Глаза Капитоновой — это было видно даже в полусумраке зала — увлажнились:
— Я бы и тысячу простила, но вы понимаете: сын у меня в гвардии, а это — расходы!
— Да-да, конечно, конечно… Я сделаю пометку!
— Стало быть, сорок две?
— Сорок две!
Капитонова села. Талобелов вернулся на сцену.
Зал притих. По лицам каждого становилось понятно, что на людей снизошла надежда выцарапать побольше. Вот только чего? — ни Вадим Арнольдович, ни Владимир Львович этого всё еще понять не могли. Точнее, они понимали, конечно, что речь шла о каких-то деньгах, но что это были за деньги? Оплата? Чего?
— Мария Магдалина… — хмурился Гесс. — Да не о больнице ли речь? У Тучкова моста?
— У нас, на Васильевском? — уточнил Владимир Львович.
— Да, она самая… во ведь досада!
— Что такое?
— Нет у нас с собою списков тех организаций и благотворительных обществ, куда наследники доставшиеся им капиталы перечисляли! А на память я и не скажу, была ли в их числе больница Марии Магдалины!
— А это важно?
Гесс ссутулился и покачал головой:
— Если я понимаю хоть что-нибудь из происходящего здесь, пусть меня до конца жизни
Молжанинов:
— Вы не уловили суть?
— Суть чего?
— Тогда слушайте!
52.
Вернувшись на сцену, Талобелов вернулся и к собственным записям.
— Канареечная улица!
С кресла поднялся молодой человек неясных занятий. С одной стороны, было в нем что-то студенческое, но с другой — уж очень он для студента казался застенчивым. А его выговор — едва он заговорил — безошибочно выдавал в нем уроженца и воспитанника не самой близкой к столице деревни. Тем не менее, одежда молодого человека говорила об известных претензиях: если уж не на светскость, то хотя бы на принадлежность к более высокому кругу, нежели крестьянский. О том же свидетельствовали и руки юноши: такие же грубые, как и выговор, — большие, с толстыми, без отметин письменной работы пальцами — они, однако, были ухожены и чисты отнюдь не по случаю, а вследствие явной заботы.
— Философов!
На этот раз поразился Владимир Львович:
— Вот так фамилия [633] ! Он что же — настоящий?
Гесс, узнавший и этого молодого человека, как давеча он узнал дородную даму, ответил утвердительно:
— Как ни странно, да. Самый что ни на есть настоящий!
— А выглядит, как… как…
— Плохо выглядит, если проще.
— Точно!
— Тем не менее, он — Философов.
— Чудны дела Твои, Господи!
Гесс и Владимир Львович вернули внимание сцене. На сцене Талобелов сделал очередную пометку в списках и провозгласил:
633
60 Философовы — один из древнейших русских дворянских родов.
— Сто шестьдесят шесть тысяч!
Молодой человек скривился, попытался было сделать шаг вперед, но был остановлен впередистоящим креслом. Талобелов уже понял, что и на эту сумму последуют возражения — уже третьи за короткое время! — и отчаянно замахал на молодого человека рукой:
— Сядьте! Сядьте! Вам — ни копейкой больше! И еще за эти сто шестьдесят шесть скажите спасибо!
— А я вот сейчас за шиворот тебя прихвачу, мерзкий старикашка, — Философов начал выбираться из ряда, путаясь в креслах и шагая прямо по ногам сидевших в этом ряду людей, — тогда-то и посмотрим, кто и кому должен сказать спасибо!
Намерения молодого человека были совершенно очевидными и серьезными. Талобелов закусил свои чахлые губы и начал озираться, но не в страхе, а в поиске чего-то или кого-то. А потом — вероятно, это что-то найдя — быстро прошел в угол сцены и вернулся обратно уже с увесистой кочергой в руке.
— Он что — будет драться? — не поверил своим глазам Владимир Львович.
Гесс невольно потер живот — то самое место, куда всего лишь несколько дней назад Талобелов его самого ткнул подвернувшейся вилкой: