Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

— Это он начал стрелять!

Агент и Можайский прошли между кресел.

— Гесс! — воскликнул Можайский, первым увидев распростертое в проходе тело. — Гесс!

Агент попытался остановить его, но не смог: Можайский бросился вперед и упал на колени подле Вадима Арнольдовича.

Вадим Арнольдович лежал ничком — не шевелясь и не подавая никаких других признаков жизни. В его пальто зияла здоровенная, по краям опаленная, дырка. Пальто вокруг дырки намокло от крови.

— Гесс!

Можайский перевернул Вадима Арнольдовича

на спину.

— Гесс…

Лицо Вадима Арнольдовича было бледно и строго.

58.

Кто-то положил ему руку на плечо, и Можайский повернул голову, обратив к человеку лицо. Удивительное дело: всегда мрачное, теперь лицо Можайского казалось просветленным — странным образом мрачность исчезла с него, разбитые брови не хмурились, тяжелый шрам между ними не стягивал их к переносице. Не менее удивительным было и то, что вечная и потому особенно жуткая улыбка исчезла из глаз: глаза Можайского заволокла пелена, из этой пелены вытекали — крупно, без стеснения — слезы. Казалось, слезы смыли улыбку. Из страшного взгляд превратился в растерянный и беспомощный.

— Это я виноват… — вымолвил человек, оказавшийся Молжаниновым.

Молжанинов, как и Можайский, вставший на колени подле тела Вадима Арнольдовича, выглядел плохо. Его одежда была изорвана, а местами — перепачкана кровью: чьей — своей или чужой, — понять было трудно. Губы запеклись. Глаза покраснели. На их фоне лицо выглядело синеватым.

— Я виноват, — повторил Молжанинов, глядя прямо в истекавшие слезами глаза Можайского. — Нужно было сразу всё рассказать, а я… «Слушайте, слушайте!» — только и заладил я. «Слушайте…» Еще и обзывался… Вот его нервы и не выдержали!

Можайский по-детски всхлипнул, но его взгляд прояснился:

— Что произошло? — спросил Юрий Михайлович, тыльной стороной ладони вытирая слезы. — Как… как это случилось?

— В какой-то момент он просто потерял над собой контроль. Решил, что все над ним издеваются. Мы — я и Володя — пытались его остановить, но он нас не слушал. Вскочил, выхватил револьвер и…

— Револьвер? — Можайский схватил Молжанинова за грудки. — Ты лжешь! У Гесса не было оружия!

Молжанинов, не попытавшись вырваться, понурился:

— Я ему дал. Думал, так будет лучше.

— Думал!

— А чего ты хочешь? — Молжанинов тоже перешел на «ты». — Ты хоть представляешь, куда засунул его: безоружного и наивного, как… даже не знаю, как кто! Михалыч, оглядись!

Теперь Молжанинов сбросил с себя хватку Можайского и сам схватил его за плечи и затряс, словно куклу.

— Оглянись вокруг себя, черт тебя побери! Ты что: не видишь — тут каждый второй при оружии! А еще дай себе труд — сочти: сколько здесь народу? Ну? Чего молчишь?

Можайский, сотрясаемый Молжаниновым, огляделся и понял:

— Боже!

—

Вот тебе и «боже»! Тут раза в полтора больше народу, чем должно было быть! Прислушайся!

Можайский прислушался. Со стороны выхода из зала, где карабинеры по одному арестовывали и спроваживали вниз выходивших из зала людей, слышалась многоязыкая, а не только русская, речь. И хотя русская преобладала, ясно различались итальянская и немецкая. Допустим, итальянскую еще можно было списать на самих карабинеров — если закрыть глаза и не видеть говоривших, — но кем тогда были говорившие по-немецки?

Можайский повесил голову:

— Значит, ты дал ему револьвер…

— Да, — подхватил Молжанинов. — И он… решил им воспользоваться. Я-то думал, это будет попозже, когда и впрямь возникла бы нужда. Но… я ошибся. Проклятая конспирация! До последнего держался и ничего не говорил! Только дурацкие советы давал и посмеивался… Он и не выдержал. Вскочил и начал командовать. Велел Талобелову слезть со сцены. Направил на него ствол и…

— …ему выстрелили в спину.

Можайский и Молжанинов, отпрянув друг от друга, разом обернулись.

— Володя! — воскликнул Молжанинов, с облегчением проводя рукой по лицу. — Ты как?

Нависший над обоими генерал — встать запросто на колени рядом с ними ему не позволяла комплекция — был хмур, но не тревожен:

— Я-то нормально. А вот бедняге досталось! Но не расстраивайтесь, господа: я отомстил стрелявшему мерзавцу. Он, — Владимир Львович чуть-чуть поворотился и махнул рукой вдоль прохода, — вон там. Уложил его наповал. Родная мама не узнает!

Владимир Львович покачал в руке свой здоровенный тяжелый револьвер.

— Голову ему первым же выстрелом разнес. Вдребезги!

Можайский и Молжанинов невольно посмотрели туда, куда указывал Владимир Львович. В некотором отдалении действительно лежало тело. Но так как выстрелом оно было отброшено на спину и головой — или тем, что от нее осталось — лежало в направлении от них, нельзя было понять, и вправду ли голова разлетелась «вдребезги».

— Ну, — спросил Владимир Львович, — а вы-то чем занимаетесь? Почему не оказываете помощь бедолаге?

Вопрос прозвучал настолько дико, что Можайский и Молжанинов только и уставились на генерала — в немом изумлении.

Владимир Львович, видя это, обреченно пожал плечами, крякнул и все же присел на корточки.

— Гесс! — позвал он и потрепал Вадима Арнольдовича по лицу. — Вадим Арнольдович! Ау! Просыпайтесь!

Можайский и Молжанинов, не сговариваясь, сели на пятые точки.

Гесс шевельнулся, застонал и приоткрыл глаза. Его лицо уже не выглядело таким же мертвенно-бледным и строгим, каким еще пару минут назад его увидел Можайский. И все же на нем явственно читалось страдание:

— Рука… — Гесс сделал попытку приподняться, но тут же вновь повалился. Правда, почему-то не на спину, а на бок. — Лопатка…