Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин
Шрифт:
Тюремное помещение. За столом – Ягужинский. Охранник вводит Балакирева. Тот в тюремной робе, на ногах кандалы.
Охранник. Ваше превосходительство! Каторжанин Иван Балакирев доставлен!
Ягужинский (недовольно). Зачем кандалы? Охранник. Ранее замечен был в попытках к бегству! Ягужинский. Снять немедленно! (Охранник поспешно достал ключ, отстегнул кандальный замок.) Ступай! (Охранник вышел.) Ну, здравствуй, Балакирев!
Балакирев.
Балакирев (поспешно). Никак нет. Жалоб не имеем. Все хорошо.
Ягужинский (с усмешкой). Врешь… Коли хорошо, зачем убегал?
Балакирев. Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, – я только во сне убегал. Наяву сидел как положено. Ягужинский. Как это – во сне? Куда во сне?.. Балакирев. В Тверь. Домой… Дуню повидать… Ягужинский. И кто ж тебя там поймал… во сне?
Балакирев. Посидельцу одному про сон поведал, а он охране пересказал… Меня сразу в кандалы!
Ягужинский. Дурачье! Не понимают, что во сне и в кандалах убегать можно…
Балакирев. Осмелюсь возразить. С умом все сделано: в кандалах человек вообще не спит…
Ягужинский (недовольно). Ах дикость российская! Уж сколько с ней покойный царь Петр Алексеевич боролся, дубиной вышибал, а она все в нравах наших (Заметив удивление Балакирева.) Чего вылупился? Не знал про смерть царя?
Балакирев. Нет… Когда ж сия беда случилась?
Ягужинский. Уж боле двух месяцев, как государь Петр Алексеевич скончался… Упокой Бог его душу! (Крестится.) А кто сейчас правит на Руси, знаешь?
Балакирев. Никак нет.
Ягужинский. И охрана не сказывала?
Балакирев. Такне спрашивал…
Ягужинский. Да что ж это у нас за народ такой? По каторгам сидят и даже не интересуются, при каком таком правлении страдают? Знай же: царица Екатерина Первая нынче на троне… При ней делами управляет специальная коллегия сенаторов. В последствии же российский трон перейдет либо ее дочери Анне Петровне с принцем Голштинским, либо внуку Петру Алексеевичу, сыну Алексея Петровича, либо дочерям Иоанна, брата Петра Алексеевича, Анне Иоанновне, Прасковье Иоанновне, Катерине Иоанновне, либо их тетке Анне Леопольдовне… Чего заморгал-то?
Балакирев. Леопольдовне… Запоминаю, ваше сиятельство!
Ягужинский (усмехнулся). Не забивай голову! Главное запомни: помилование к тебе пришло от прокурора Павла Ивановича…
Балакирев. От кого ж каторжанину добра ждать, как не от прокурора? Век вам благодарные!..
Ягужинский. Ты это сейчас с подгребкой сказал? (Улыбнулся.) Молодец! Я теперь подгребки понимаю и сам ими пользуюсь… Вот, к примеру, Иван, ты ведь не знаешь, что в столице зимой творилось… Царь в страшный гнев тогда вошел. Монсу голову отрубил. А потом и другие головы полетели. Министры… Генералы! Шутовская команда ваша тоже под руку попала! Педрилку-итальянца помнишь? Финита ему вышла!! Царь лично палкой прибил!.. Карлика, что про курей пел, – того тоже прибил! Вместе с курями! Короче, в живых из старой команды остались Ушастый, Лакоста да ты! А почему? А потому, что я по доброте душевной вовремя вас всех в тюрьму посадил! (Смеется) Во, какая прокурорская шутка получилась. Чего ж не смеешься?
Балакирев. С первого раза не забрало, ваше сиятельство. Тонковато! Ежели еще разок каторгой облагодетельствуете, оно веселей
Ягужинский (обрадованно). Давно б так! Узнаю друга Ваню! Знать, пора ему в баню… (Смеется)Вот это „Ване – баню“ после меня так в народ пошло – ну все-все вокруг повторяют… Ей-богу! (Кричит.) Эй, Шапский! Давай „Ванечку – веничком!“ Поддай-ка пару, чтоб было ему в пору… (Замялся) Не, тут пока не складно… Ну, ничего! Мы с тобой. Ваня, вместе это докаламбурим… Вместе! Дай только срок! (Уходит.)
Повалил пар. Появился Шапский с вениками. Левый глаз у него перевязан повязкой. С шумом ворвалась шутовская команда, загремела шайками, заплескала водой. Сорвали с Балакирева одежду, расстелили на палатах, Шапский затряс вениками, засвященнодействовал.
Шапский. Расслабсь, Ваня! Не кнутом же огуливаю… От веничка березой начнешь пахнуть, сок побежит, почки набухнут… И-ех! И-ex! (Хлещет веником, Балакирев сладостно покрякивает.) Стони, Ваня! Кричи! Шоб тот свой крик в пыточной перекричать… И-ex! Ты если на меня обиду имеешь за прошлое, то – зря. Я ведь тогда, считай, спасал тебя от беды!.. Это у нас, у кнутмайстеров, такая хитрость имеется: кого очень любим – бьем кратко, но сильно!.. Чтоб подследственный сразу в бессознательность улетал и ничего лишнего на себя наговорить не мог… Уж на меня и обер-прокурор гневался! Погоди, говорит, махать, он сейчас в чем-то уже признаться хочет… А я тебя – р-раз! – поперек спины, и ты снова в отключке… Можно сказать, от плахи спас!
Балакирев. Спасибо, князь-папа. Век не забуду!
Шапский. Сочтемся!.. Ты сейчас команде нашей очень надобен. Русского шутовства ведь и не осталось. При дворе – Голштинские да Остерманы верховодят. Моду завели шутковать только на немецкий манер… А какие у немцев шутки: воздух подпортить да на яйцо сесть?.. Дикость!.. Наследника, мальчонку Петрушу Второго, и того испортили… Научили забаве – шуту на голову яблоко поставить да из лука стрельнуть… „Вильгельм Тель“ шутка прозывается.
Балакирев. Это он тебе левый глаз-то?..
Шапский. Правый. Теперь остатний левый специальной кольчужкой прикрываю… Ты тоже поостерегись, когда к нему поведут!
Балакирев (испуганно). Зачем? Нет… Я свое отшутил! Я в отставку надумал проситься… Домой… В деревню.
Шапский. Рано в деревню… России послужить надо, Ванька!! Остынь!.. (И окатил Балакирева шайкой ледяной воды.)
Балакирев взвизгнул. Шуты накрыли его простыней, туго запеленали, убежали со смехом.
…Появилась фрейлина Головкина, сняла простыню.
Головкина (приветливо). Здравствуй, Ванечка!
Балакирев (прикрывшись рукой).…Ой! Срам! Сударыня, я ж голый!
Головкина. Да чего ж стыдиться, Ваня? Мы ж при дворе служим… Да и что енто за срам, коли он у тебя в одной ладошке поместился?.. (Смеется кокетливо.) Иди ко мне, глупенький.
Балакирев. Зачем?
Головкина. Не боись… Дурного не сделаю. (Достала опасную бритву, открыла лезвие.) Иди, кому говорю! Велено тебя побрить-постричь на европейский манер…