Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Так закончилась история искусствоведа Руденко, человека, потерявшего родину, человека, который стал предателем.
И вот теперь Сергеев сидел с Ангелиной Павловной Руденко в ее тесной комнате.
— Значит, вы здесь второй год?
— Да, отбыв срок наказания. Многое пережито… Теперь у меня есть родина. Как это много значит для человека! Тяжело и больно вспоминать прошлое, но я рассказываю о нем людям, чтобы моя катастрофа была поучительным уроком для тех одиночек, которые из-за мелких личных неудач, обид или ошибочных взглядов могут дойти до того, до чего дошла я. Вы мне верите, надеюсь?
— Верю,
— Я не боялась наказания. Что может быть страшнее пережитого? Еще там, в Восточной Пруссии, я поняла свое крушение и глубоко почувствовала, что не могу жить без своей страны, без ее культуры, без ее людей. Я уже старуха, мне пятьдесят девять лет, сейчас я изо всех сил стараюсь, работаю, чтобы заслужить прощение…
— Но вы, если не ошибаюсь, освобождены досрочно?
— Юридически — да, но я хочу заслужить прощение людей. Олег Николаевич, я хочу попросить вас… я очень вас прошу, — тихо и как-то просительно произнесла Руденко. — Я живой свидетель свершившегося насилия над мировой культурой, на моих глазах гитлеровцы уничтожали бесценные, неповторимые сокровища. Люди уже никогда не увидят эти гениальные творения человека. Это чудовищно! Разрешите мне помочь вам найти янтарную комнату. Сейчас каникулы, я могла бы поехать, если надо…
— Но ведь вы сказали, что все сгорело!
Руденко сокрушенно покачала головой.
— Да, в имении Вильденгоф все сгорело. Но я так и не узнала, что находилось в запломбированных ящиках, которые мне перепоручил Роде.
— Мы посоветуемся и решим. Я вам напишу, а теперь мне надо ехать…
Глава десятая
НЕ СДАВАТЬСЯ!
1
Олег Николаевич возвращался из Костромы мрачный. Он забрался на верхнюю полку и почти не слезал с нее. Извечные вагонные развлечения — домино, книжонка с лихим сюжетом, забавные дорожные истории — ничто его не привлекало. Сергеев лежал, подложив руки под голову, смотрел в потолок и нещадно ругал себя. Бросить Ленинград, бросить интересную работу, оставить Аню одну — и все лишь для того, чтобы без толку копать землю! «Тоже кладоискатель нашелся…» В этот момент Сергееву казалось, что он и впрямь больше ничего в Калининграде не делал и не делает.
Кох не признался. Этого и следовало ожидать. Роде умер. «Чего же боле?» — усмехаясь, совсем некстати вспомнил Сергеев фразу из «Евгения Онегина». Ничего себе «Татьяна», старый дурак! Шерлок Холмс несчастный! Нет, хватит. Пора приниматься за ум…
Неизвестно, сколько времени еще продолжал бы он поносить себя, но пришла проводница и принесла чай. Сергеев взял стакан с таким видом, будто именно она, проводница, виновата во всех неудачах, связанных с поисками янтарной комнаты.
С таким настроением Олег Николаевич лег спать, а проснулся, когда уже был близок Калининград.
Последние минуты в поезде с детских лет вызывали у Сергеева немного тревожное и радостное чувство ожидания. Чемодан уже уложен и стоит на виду, и только остатки еды на столике напоминают о том, что еще совсем недавно это купе было обжитым домом. Пассажиры толпятся у окон, и ты уже живешь не общими вагонными интересами, а своей обособленной жизнью. Ты с нежностью смотришь на знакомые домики, на автобус, который
Сергеев, как и большинство пассажиров, стоял у окна и не то чтобы думал, а скорее ощущал свою связь со всеми этими местами. Оказывается, он все-таки здорово привык к Калининграду за эти годы!
Вон там, где копошатся люди, расчищая развалины, будет начинаться новый квартал — он соединит город с портом. А центр все-таки правильнее оставить там, где он был когда-то. Сергеев усмехнулся: сколько споров из-за этого… Он стал думать о предстоящих делах. Надо детально изучить проект Григоряна, — скоро обсуждение. И потом, пора решать, наконец, что делать с этими осточертевшими ему развалинами замка. Да, и янтарная комната!.. Так, наощупь, ничего не сделаешь. Надо искать людей. Но где? И есть ли смысл продолжать поиски? Нити, кажется, основательно оборваны.
С этим неясным и тревожным ощущением Сергеев пришел к себе в управление. Здесь на него сразу же свалилась новость: недавно по чьей-то инициативе решили вдруг запретить реставрацию старых домов на проспекте Калинина. Видите ли, нужен новый рабочий район, а то, что рабочим бондарно-тарного завода и мясокомбината пока негде жить — неважно. «Показуха» нужна, вот что! Построить всего три новых дома, а люди пусть где угодно ютятся!..
Сергеев сердито пододвинул к себе приготовленную секретарем почту. Нет, с обсуждением проекта Григоряна следует поспешить. Застройку центральной части города надо вести планомерно.
2
— Ты знаешь, какая у нас новость? Поймали вора!
— Какого вора? — удивился Сергеев.
— А того, что украл у тебя портфель с планами, — весело пояснил Денисов. — Помнишь? Кстати, при его непосредственном участии тебя чуть было и к праотцам не отправили, — добавил он уже серьезно. — Вот, читай.
Денисов протянул Сергееву бумагу, на которой крупными буквами было напечатано: «Рапорт».
Несколькими днями раньше, когда Сергеев сидел в зале варшавского суда и слушал, как нагло выкручивался и изворачивался Кох, здесь, в Калининграде, тоже шел допрос.
… — Итак, Дьяков, вы остались в Пушкине. Почему?
— Не было возможности эвакуироваться. Не все же уехали.
— Но и не все поступили на службу к оккупантам. Чем вы это объясняете?
— Боялся, гражданин следователь.
— Чего?
— Всего боялся. Думал — будут бить, жечь, расстреливать…
— Вы полагаете, что другие люди не испытывали страха?
Дьяков промолчал.
— Ладно. Оставим пока этот вопрос. Расскажите о своей работе в качестве агента гитлеровской полиции. Насколько нам известно, в первые же часы после вступления фашистов в Пушкин вы изъявили желание стать их проводником. Вы привели их во дворец. А дальше?
Кустистые, словно приклеенные, изрядно поредевшие брови Дьякова чуть дрогнули.
— Потом я получил задание узнать, где зарыты статуи и другие экспонаты из парка и дворца.
— Что вам удалось?
— Ничего. Я не хотел обнаруживать себя и действовал через подставных лиц, полагая, что когда немцам придется уйти, мне не сдобровать. Так и вышло: отступая, они даже не вспомнили обо мне.
— Зато о вас вспомнили в Бонне сразу после окончания войны.
— Да. Я стал их агентом.