Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Они...
– Ружич зажал лицо ладонями, будто по глазам резанула ослепительная струя огпя.
– Я знаю, - сказал Дзержинский, вставая.
– Они ни к чему не причастны. И сейчас находятся в полной безопасности, - добавил он.
– Я верю вам, - поспешно заговорил Ружич, словно боясь, что Дзержинский передумает и скажет что-то другое.
– Спасибо. И... простите меня за откровенность.
– Я не знаю лучших качеств, чем прямота и откровенность, - подчеркнул Дзержинский.
– И сам никогда не кривлю душой.
Ружичу неожиданно
– Я наслышан о фактах, когда Советы даровали жизнь крупным ученым, специалистам, хотя они, с точки зрения вашей революции, заслуживали расстрела. Что касается меня, то для новой власти я никакой ценности не представляю. Я всего лишь офицер.
– Республике нужны честные, мужественные люди, - сказал Дзержинский, для которых революция не "ваша", а "наша".
Он снова закурил и вдруг смущенно напомнил:
– Так вот, было время, я мечтал стать учителем.
– Но стали председателем ВЧК?
– Да, стал им.
"Он очень искренен, этот человек, - думал Ружич.
– Ты тоже считаешь себя искренним. Так почему же, почему два искренних человека по-разному смотрят на судьбу России? И стоят но разные стороны баррикады? Чем объяснить это? Или, напротив, в их взглядах есть что-то общее? Но тогда что?"
– И еще, - продолжал Дзержинский.
– Попадать в разряд паразитов или не попадать - этот выбор зависит от самого человека. Не к каждому пристанет такое слово.
Ружич снова промолчал, и не из-за того, что был полностью согласен с мнением Дзержинского или считал свои возражения ненужными и неуместными, а потому, что думал сейчас о самом Дзержинском как о человеке, стараясь лучше понять его.
– Погодите, - Дзержинский заговорил горячо, убежденно, - придет пора, и Савинков будет ломать голову:
чем объяснить свое поражение, свои провалы? В одном случае он объяснит это, скажем, прорехами в бюджете, во втором - предательством тех, кому он доверял, в третьем - бездарностью генералов. Ну а потом, после четвертого, пятого, седьмого провала? Неужто ему так и не придет в голову простая и ясная мысль: русские рабочие и крестьяне - с большевиками, с Лениным.
Ружич снова не ответил: по интонации, с какой говорил Дзержинский, он почувствовал, что от него не требуют отрицать или соглашаться, его побуждают мыслить.
– А пока что - борьба, не на жизнь, а на смерть, - сказал Дзержинский, как бы подводя итог.
– Помните, что говорил Мицкевич о "Разбойниках" Шиллера?
– К стыду своему, пе читал, - признался Ружич.
– Он говорил: "Тут приходится быть то в небесах, то в аду: середины нет". Ни у вас, ни у меня, ни у классов, интересы которых мы защищаем, тоже нет середины. Кто не с нами - тот против нас.
Ружич потупил голову.
– Последний вопрос.
– Дзержинский помедлил, словно решал, спрашивать об этом или нет.
– Вы спасли жизнь одному человеку. Вы знаете, это произошло неподалеку от кафе "Бом".
– Если я скажу, что нечто большее, вы мне поверите?
– Да.
– Спасибо.
Дзержинский нажал кнопку звонка. Почти бесшумно появился в кабинете человек в кожанке.
– Ну что же, - сказал Дзержинский, - на этом закончим.
Ружич встал, не зная, идти ли ему к двери самому или ждать команды.
– А допрос?
– неожиданно вырвалось у него. Он переминался с ноги на ногу.
– Меня же привезли сюда на допрос?
– Да, на допрос, - подтвердил Дзержинский.
– Можете идти.
Ружич поклонился, прощаясь с Дзержинским, и, бросив на него последний взгляд, пошел к двери.
Ему хотелось сказать сдержанно и честно, что он увидел в Дзержинском совсем не того человека, каким представлял себе его прежде и каким рисовал его Савинков.
Хотелось сказать, что он отдает должное Дзержинскому - и его вере, и его непреклонности, и его такту, - но, считая, что эти слова могут быть истолкованы, как рассчитанная и продуманная попытка вымолить снисхождение, не сказал ничего.
"Теперь уж не придется ему этого сказать никогда", - тоскливо подумал Ружич.
19
Допрос Ружича был всего лишь одним из многочисленных эпизодов той изнурительной, нервной и адски сложной работы, которая свалилась на Дзержинского в те дни.
Если и раньше было ясно, что контрреволюция, не сложившая по доброй воле оружия, будет объединяться, чтобы сплоченным фронтом выступить против власти рабочих и крестьян, то теперь, после арестов в Малом Левшипском и Молочном переулках, это стало реальным фактом.
Дзержинский понимал, что в жизни каждого тайного сообщества неизбежно наступает тот психологический момент, в который оно принуждено либо выявить себя в открытом действии, либо в нем начнется процесс разложения. Энтузиазм сообществ, не обладающих внутренним идейным единством, таит уже в самом начале их деятельности признаки распада. Поэтому и "Союз" Савинкова, представляющий собой, по всей вероятности, именно такое сообщество, будет стремиться форсировать вооруженное выступление. Арест небольшой группы заговорщиков - лишь первый шаг на том многотрудном пути испытаний, который предстояло пройти чекистам.
Арест и облегчал, и усложнял раскрытие всей организации Савинкова. Облегчал тем, что давал в руки чекистов нить для дальнейшего раскрытия заговора, и усложнял тем, что вынуждал верхушку "Союза", успевшую скрыться, предпринять срочные меры для перегруппировки сил и еще более тщательной конспирации.
Вот они, материалы, которые пока что удалось добыть. Документы, изъятые при обыске, протоколы допросов, показания свидетелей. Это и много, и мало. Пока чекисты анализируют их, противник не дремлет. Нужно спешить.