Антракт: Романы и повести
Шрифт:
К Бенедиктову подошла Таня, тихо позвала:
— Пойдем, я хочу поговорить… Пойдем!
Он пошел за нею в спальню, там никого не было.
— Выпьешь? — спросила Таня, садясь на кровать, — Ты совсем не пьешь теперь? — и налила в две рюмки коньяк из бутылки, стоявшей на низеньком столике.
Юрий сел напротив нее на пол.
— Дима повесился потому, что ему даже пить надоело, — пришла к странному умозаключению Таня и задала вопрос, который Бенедиктов давно от нее ожидал и который ему задавали все: — Что — Майя? Ты что-нибудь знаешь о ней?
— А я сам по себе совершенно уже тебе
— Мне — можно, — поставила она свою рюмку обратно на стол, — я Майку очень любила. Хотя перед ее отъездом мы и…
— Знаю, — оборвал он ее. — Все знаю.
— Ты о том, что она приходила к нам с этим ее?..
— И об этом тоже! — еще резче пресек он эту тему. — Не думай, все уже перегорело, я не в укор тебе…
— Я была не вправе отказать. Майя тоже все про меня знала.
— Неужто и ты грешна?! — с откровенной насмешкой полюбопытствовал Бенедиктов.
— А я что, рыжая?! — зло огрызнулась она и тут же рассмеялась: она и вправду была рыжая, только перекрашивалась в блондинку. — А насчет Майи…
— Я не хочу о Майе, хватит!
— А что до Майи, — не услышала она его, — так она просто влипла. Любовь. Глупая, пошлая, а любовь. Ты не поверишь мне, я знаю, но я женщина, я ее понимаю лучше. Майка просто влипла, и ей теперь наверняка плохо…
— Это все, что ты мне хотела сказать? — вдруг все стало ему невмоготу.
— Нет… — Таня замялась, — Ваня… ну, тот, с которым я тебя только что познакомила…
— Ну?.. — насторожился Бенедиктов.
— Он хотел с тобой поговорить.
— Потому-то ты и позвала его на поминки?.. Он — кто?
— Понятия не имею, — призналась Таня. — Француз, кажется, или, может, из Французской Канады. Но он хороший. И ты ему симпатичен, он сам сказал.
— Зачем я ему?
— Он тебе понравится, вот увидишь, — ушла от ответа Таня. Впрочем, может быть, она и не знала, зачем он этому Ване — не то кулинару, не то французу, не то просто другу дома, как она сама его представила. — А ведь ты все еще ее любишь, Юрочка, — покачала головой не то с удивлением, не то с завистью Таня. — Ладно, не прикидывайся, меня-то тебе нечего стесняться! Любишь, и слава богу! Это такая редкость по нынешним временам! И Майка проиграла! Ей, дурехе, захотелось, чтоб сказка стала былью! Чтоб счастье пощупать можно было, понюхать, как духи, натянуть на задницу, как импортные колготки!.. Дура, дура!..
Но Бенедиктову все это было уже все равно, тем более что он сегодня уже слышал то же от Евы Горбатовой.
В спальню, не постучавшись, вошел Егорофф.
— Я не помешал? — остановился он на пороге.
— Нет, — с безадресной яростью бросила Таня. — Я вас оставлю. И рюмок всего две, — кивнула она на столик. — К тому же место хозяйки — среди гостей, даже на поминках. — Пошла к двери, на пороге обернулась к Бенедиктову, сказала о Ване: — Поговори с ним. Он, кажется, лучше, чем можно подумать. Хотя я знать не знаю, о чем он собирается с тобой говорить: — Вышла, прикрыв за собою плотно дверь.
Егорофф сел на ее место, но тут же пересел в кресло, стоявшее у стены, откинулся на спинку, и лицо его ушло в тень.
Бенедиктов подумал, что никогда, пожалуй, не сможет называть вслух этого невесть откуда взявшегося,
Он поднялся с пола, пересел в кресло напротив Вани. Меж ними был столик с наполненными Таней рюмками.
Ваня кивнул на них:
— Ведь нам не обязательно сразу пить, верно?
— Не обязательно, — согласился Бенедиктов.
Они помолчали. Бенедиктов решил не начинать первым разговора — его искал Ваня, сам на него напросился, черта с два он станет облегчать ему задачу!..
— Я очень люблю Окуджаву, — прислушался Ваня к голосу за стеной.
— Вы об этом собирались со мной говорить? — сухо спросил Бенедиктов, — Не думаю, что только ради этого Таня так аккуратно прикрыла дверь.
— Татьяна всегда все преувеличивает, — развел руками Ваня. — Но как раз в данном случае… — Он встал, подошел к двери, взялся за ключ и сказал, словно прося извинения: — Просто чтоб нам не мешали… Если вы не против, конечно, — но, не дожидаясь согласия Бенедиктова, повернул ключ в замке.
Сел на прежнее место, вновь уйдя в тень, лишь его руки попали в полосу света от настольной лампы, и Бенедиктов увидел, какие у него длинные, женственные пальцы.
— Юрий Павлович, — заговорил после молчания Егорофф, — начнем с того, что я давно искал этого разговора и, признаюсь, готовился к нему.
— Начнем, — осторожно согласился Бенедиктов.
— Начнем также с того, — продолжал как бы в нерешительности Ваня, — что я к вам отношусь не только с чрезвычайной и искреннейшей почтительностью, но и, верьте моему слову, с глубочайшей симпатией.
— Мне остается только поблагодарить вас, — невольно ответил в том же старомодно-церемонном тоне Бенедиктов.
— И наконец, — продолжил Ваня, — начнем с того, так нам будет проще и прямее, начнем с того, что я о вас знаю все.
— Так уж и все?.. — почувствовав подвох, попытался
отшутиться Бенедиктов. — Я и сам о себе далеко не все, кажется, знаю…
— Если хотите, я о вас не знаю разве что того, чего вы и сами о себе не знаете, — ответил шуткой на шутку Ваня.
— По-моему, — взял Бенедиктов со стола рюмку, — самое нам время выпить на брудершафт, — и усмехнулся про себя: с кем же еще пить на брудершафт, как не с человеком, который знает о тебе все и, сверх того, объясняется тебе в искреннейшей почтительности и глубочайшей симпатии?.. Но тут же сказал гораздо суше: — Может быть, обойдемся без преамбул? Я вас слушаю.
Ваня согласно кивнул, подался вперед, отчего лицо его вышло из тени, и сказал на своем слишком безупречном русском языке:
— Мы готовы издать мемуары вашей матушки, Серафимы Марковны. И хотя они, насколько я понимаю, не охраняются у вас авторским правом и мы могли бы их напечатать, ни с кем не консультируясь, я все же почел за долг испросить вашего согласия, Юрий Павлович, как ее наследника и душеприказчика.
Бенедиктов, как это ни странно, не удивился, не был захвачен врасплох — эта мысль почему-то пришла ему на ум еще тогда, при первой встрече с Егороффым на проводах Гроховского, и — вот она, разгадка его давешней подспудной опаски.