Антракт
Шрифт:
— Надеюсь, ты читал не только Лоуренса? — Сама мысль об этом привела меня в смятение. — У него довольно ограниченный взгляд на мир.
— Напротив, — горячо и с пафосом возразил Робин, спустившись с небес на землю, — он описывал все без прикрас, как об абстрактных понятиях рассуждал о Природе, Религии, Мужчинах, Женщинах.
— Он был пустословом и морализатором почти во всем.
— Нет, это не так.
— Не согласна.
— Он был провидцем…
Я
Д.Г.Л.! — ЛОУРЕНС!
— В чем же?
— В своих передовых взглядах.
— На что?
— На все. Например, на любовь.
— «Пророк сексуальности»? Ты имеешь в виду такую любовь?
— Ну да. Даже по сравнению с нашими современными взглядами он на многие годы опередил свое время.
— Не думаю, что все героини из его книг согласились бы с этим.
Каким-то образом Карстоуну удалось задеть меня за живое. Он что-то пробормотал и снова покраснел.
— Что? — раздраженно спросила я.
— Я говорил… Он очень откровенно описывал моменты, которые другие люди видели как — гм-м — извращения. Считал это частью природы.
— Что, например? Совокупление с козами? — Поскольку Пимми маячила неподалеку, навострив уши, я не стала продолжать.
— Нет, — сказал Робин. — Конечно, нет. Но он относился к сексу как к выражению любви любым возможным способом: мужчины могли любить мужчин, женщины могли любить женщин…
— Козы могли любить коз…
— Джоан, ты ведь понимаешь, что я не об этом…
— Зачем же на этом останавливаться?
Робин поступил вполне разумно, проигнорировав мои слова.
— Он на многие годы опережал свое время в том, что касается прогрессивных взглядов…
Я подумала об Оскаре Уайльде и Рэдклиффе Холле — они наверняка рвали на себе волосы в могилах.
— Ты почти не знаешь других авторов. Ты сам об этом говорил.
— Я читал его книги в соответствующей среде. В Канаде по-другому нельзя, — добавил он напыщенно. — Они живут по американской системе, гораздо лучшей, чем наша. Как бы там ни было, Лоуренс открыто признавал все виды любви…
— И верности, Робин. Не забудь о верности.
Я готова была вырвать себе язык сразу же после этих слов, потому что, как только я произнесла их, в глазах Робина вновь загорелся знакомый огонь. Поэтому я поспешно продолжила:
— Надеюсь, Канада такое же подходящее место, как и все остальные, чтобы расширить свои
— Почему ты говоришь это?
— Помнишь труппу Монти Пайтона? Лесорубы в высоких сапогах, топчущие дикие цветы.
Робин растерялся, смутился.
— Нет, — признался он, отклонившись от меня немного, подлокотник кресла заскрипел, — не помню.
«Что ж, хорошо, — подумала я, — наверное, вокруг действительно есть люди, которые ничего не слышали о „Летающем цирке“».
— Мне кажется, Лоуренс нашел бы, что сказать по этому поводу, а ты как считаешь?
Но Робин не хотел быть втянутым в отвлеченную дискуссию. Вместо этого он опять взглянул мне прямо в глаза и сказал:
— Джоан, мне действительно нужно поговорить с тобой. Я знаю, что вы с мужем снова вместе, и хочу, чтобы ты знала: это отлично, просто здорово (он действительно побывал по другую сторону Атлантики, я вздрогнула в душе от такого эмоционального многословия), но мне бы хотелось…
Осознав смысл его слов, я перестала его слушать и заорала:
— Знаешь что?
Чашка Пимми зазвенела на блюдце.
— Мы с мужем…
— Да? — Он выглядел озадаченным. — Я звонил тебе в Рождество. Он снял трубку.
— Мы с мужем не живем вместе! И ты можешь поместить этот факт в копилку примеров лоуренсовской верности и хранить его там.
— О, — протянул он. — А я думал…
— Я живу одна, — устало произнесла я. — По-прежнему одна. И мне это нравится.
— Что ж, — обрадовался Робин, — значит, я могу как-нибудь навестить тебя, чтобы обсудить то, что хотел.
— Нет, Робин.
Слишком громко. Ложечка Пимми со звоном упала на пол.
— Джоан, но мне нужно кое-что сказать тебе.
— Если это как-то связано с верностью, Робин, лучше оставь при себе, прошу. И все же, как твой канадский роман?
— Джоан, пожалуйста. Я очень сильно изменился и хочу поделиться этим с тобой. Джоан, умоляю, я был бы очень признателен, если бы ты позволила…
Я вспомнила блокирующий захват регбиста в моем холле и толстые розовые губы.
— Нет. Ты милый мальчик (да простится мне это), но — НЕТ.
Что бы он ни собирался сообщить мне с унылым видом, его речь заглушил звонок, возвестивший о необходимости вернуться к работе.
— Я решила, — сообщила я ученикам четвертого класса, — что в этом семестре мы обратимся к некоторым поэтам двадцатого века. Вы можете назвать мне кого-нибудь?
— Байрон, — сказала одна из самых сообразительных девушек.