Антракт
Шрифт:
— Спасибо, — сказал он любезно, — мне следовало догадаться.
— Извини, — сказала я.
— Не стоит.
Он посмеивался надо мной, вполне безобидно, и я решила, что это лучше, чем ничего.
— Финбар, — сказала я, — ты был великолепен.
— Очень рад, что тебе понравилось.
Я поцеловала его в щеку и почти не промахнулась, если не считать части уха, но это не так важно.
— Я думаю, ты гений.
— На восемьдесят процентов — драматург, на десять — режиссер, и на десять — я… — сказал Финбар, но было заметно, что ему польстили мои слова. — Я рад, что тебе понравилось. Это очень важно. И мне жаль, что
— Спасибо за цветы, — сказала я.
Он снова притронулся к моей голове и так проникновенно улыбнулся, что эта улыбка согрела мне душу.
— Спасибо за твои… — И тут же, заметив кого-то, он напрягся, наклонился ко мне и прошептал на ухо: — Ты готова? К нам движется «Желтая роза Техаса» [30] , заранее приношу извинения.
— Фиинбарр, — пророкотал голос за моей спиной.
— Клейтон, — отреагировал Финбар настолько дружелюбно, что не могло возникнуть сомнений в его искренности, — разреши мне представить моего особого друга, мисс Герань… гм-м…
30
«Желтая роза Техаса» — песня о любви негра к мулатке, созданная в 1853 г. неизвестным автором для шоу менестрелей. Текст был впервые напечатан в 1858 г., во время Гражданской войны песня стала любимым маршем северян.
— Я очарован, — сказал продюсер и на этот раз сжал мою руку, что было лучше, хотя немного больнее, чем посасывание.
— Вам понравилась пьеса? — спросила я.
Он серьезно взглянул на меня из-под густых седых бровей, в глазах читался укор.
— Я думаю, «нравиться» не совсем верное слово, мисс Герань. Сегодня вечером я был тронут. Я прикоснулся к священному великолепию. Думаю, этот парень наделен сверхъестественным даром.
Он говорил с сильным акцентом и слегка повышал тон каждый раз, когда произносил «Я думаю!». А потом посмотрел на потолок, как будто сказанное уже достигло его. Казалось, он наблюдает за своими словами, словно член секты шейкеров, готовый вот-вот затрястись. Но вместо этого Клейтон обратил свой разоблачительный взгляд на меня и спросил:
— Ты была в Техасе, мисс Герань?
— Нет, — сказала я, — но я уверена, что там замечательно.
— Цветы там, — он посмотрел на мою прическу, — цветут гораздо дольше, чем здесь, это точно… Хочешь поехать как-нибудь?
— С удовольствием.
— Фин-бой, — Клейтон потрепал Фин-боя по плечу, — привози эту маленькую леди с собой, когда приедешь. — Он посмотрел на меня. — Не отпускайте его от себя, мадам.
Финбар вцепился в мое плечо чуть сильнее, чем следовало бы.
— Тебе понравится там, дорогая, я уверен, — закончил Клейтон.
«Техас, — подумала я, — или Богнор [31] , — какая разница в сырое февральское воскресенье».
— О да. — Я жеманно улыбнулась.
Я чувствовала, как Финбара пробирает легкая дрожь. И меня тоже. Еще немного в том же духе, и я, как любила выражаться моя бабушка, «свалюсь на пол».
В этой напряженной атмосфере
— А с фильмом вопрос уже решен?
31
Богнор — климатический приморский курорт Великобритании на берегу пролива Ла-Манш.
Уловка сработала. Финбар тут же перестал трястись.
Джим, который беспрестанно вертел головой, как игрушечный болванчик, разговаривая одновременно с несколькими собеседниками, внезапно застыл на месте.
— Да, — сказал Клейтон, — и Финбар будет играть главную роль. — Он глубокомысленно похлопал его по спине. — Что скажешь? Договорились?
Я почувствовала, что Финбар совершенно расслабился. Он решительно произнес:
— Естественно, договорились.
Клейтон радостно рассмеялся.
Финбар радостно рассмеялся.
Я радостно рассмеялась.
На гребне всего этого восторга неожиданно возникла голова Джима, и прозвучали слова:
— Что ж, дело за контрактом.
— Конечно, конечно, — сказал Клейтон, — мы можем заняться этим завтра. Скажем, часов в десять, у меня в отеле?
Все пожали друг другу руки. Клейтон снова присосался к моей руке, после чего, напомнив про Техас и бросив на примулы последний, полный сожаления взгляд, позволил Джиму увести себя.
— Извини, — сказал Финбар, — все это было крайне неприятно. Но он очень хотел познакомиться с тобой. Они начинают считать людей своей собственностью, эти магнаты. — Глубокий вздох облегчения вырвался из его груди, и очень изысканным жестом Финбар подманил официанта, держащего поднос с напитками. — Думаю, мы это заслужили. — Финбар протянул мне бокал, и мы чокнулись. — Господи, готов спорить, Джимбо на седьмом небе от счастья. Он две недели потел ради этого. И я тоже. Думаю, именно поэтому было так тяжело сегодня играть. — Он потер затылок, на лице появилась грусть. — Раньше мне все давалось легко и абсолютно естественно. Учить слова, репетировать, играть премьерный спектакль, максимально выкладываться перед залом… А в этот раз меня настолько захватили мысли об этом надутом нефтепромышленнике и его долларах, что весь процесс превратился в борьбу…
— Финбар, — нежно сказала я, — сегодня ты играл просто замечательно, я никогда не забуду этого.
— Я дерьмо, — смиренно произнес он, — и более того, я начинаю все лучше понимать своего циничного, амбициозного героя — Кориолана.
— Что ж, это объясняет, почему ты был так хорош.
— Я всегда хорошо играю, — возразил он, забыв о скромности.
— Ну, скорее, вдохновенно…
— Герань, — сказал он, — не нужно меня хвалить, из-за этого я чувствую себя еще хуже. От тебя я ожидаю насмешек, какого-нибудь необычного физического выражения твоего неудовольствия, а вовсе не лести и восторгов.
— Лести ты никогда от меня не услышишь! — вскрикнула я. (Конечно, если только это не повысит мои шансы. Ему пришлось бы слушать дифирамбы часами, если бы я считала, что это поможет.)
— Ты такая естественная, — сказал Финбар, сильно растрогавшись. Я захлопала ресницами. — Даже не представляешь, с какой легкостью мы в нашем деле произносим слово «искренность». Иногда я спрашиваю себя, остался ли кто-нибудь, кто пользуется словом «правдивость»?
— О, перестань, — сказала я, — ты слишком все драматизируешь.