Антракт
Шрифт:
— И надеюсь, мисс Герань, вы здесь не одна. — На его пышущем здоровьем лице действительно читалась забота. — Здесь, похоже, присутствуют довольно странные личности.
Я улыбнулась:
— Нет, нет, я здесь с другом, он присматривает за мной, — и кивнула в сторону бара. — Коллега из школы.
Джимбо радостно улыбнулся Клейтону.
— Она школьная учительница, — пояснил он, — преподает в школе.
— Что ж, превосходно! — просиял Клейтон.
— А, вот и он. — Я заметила, что к нам пробирается Робин. — Робин, познакомься…
Все были представлены друг другу. Неудивительно, что Робин довольно прохладно
— Что ж, — сказал Джимбо, — пора, мы пойдем на свои места. — А потом повернулся к Робину: — Мы планируем после спектакля поехать ко мне на маленькую вечеринку. — И протянул ему карточку. — Вот адрес. Обязательно привези туда свою подругу. Можете пропустить выход актеров в фойе, они все в любом случае приедут ко мне домой. Скажем, около одиннадцати тридцати?
Робин так и не смягчился. Он просто, едва кивнув, взял карточку и положил ее в карман.
Мне пришлось пережить еще одно покушение на мою руку от человека-монстра в темно-красном костюме, прежде чем агент и продюсер удалились.
— Ну вот, — сказала я жизнерадостно, — ты тоже приглашен.
Но Робин вопреки моим ожиданиям вовсе не выглядел довольным.
— Идиоты, — бросил он в сторону удаляющихся спин.
— Послушай, — сказала я, — тебе вовсе не обязательно провожать меня. Я сама смогу добраться.
— Исключено, — он одним огромным глотком опустошил бокал, — я должен проследить за этим.
И вернулся к бару за следующей порцией спиртного. Я стояла, потягивая коктейль и размышляя о Финбаре. Он был где-то здесь, в этом здании, готовился к роли, которая могла стать менее важной по сравнению с той, которую готовила для него я, — если только мне удастся добиться своего. Дома в кровати у меня лежала грелка. Просто на тот случай, если мы поедем ко мне, а не к нему.
Глава 8
В зале горел приглушенный свет, раздавались обычные для театра звуки. Шелест программок, неприятный кашель, шепот зрителей, ерзающих в креслах и с волнением ожидающих начала… Когда мы с Робином заняли великолепные места в партере, я почувствовала сильнейшее — словно внутри сжатая пружина — напряжение, и близко расположенная сцена, казалось, подстегивала меня сбросить его. Я снова ощутила, как кровь пульсирует в ушах, — напряжение росло. Это был странный взрыв чувств, потому что происходил сам по себе, независимо от моей воли. Его основными проявлениями были жар и прилив энергии, и я, вскипая подобно вулкану Этна, беспокоилась за состояние бедных дрожащих примул, приколотых к волосам. Объект моего желания был где-то рядом, за авансценой, и я была не в состоянии полностью контролировать себя, но все же внешне удалось изобразить вменяемость.
Робин смотрел на сцену, не закрытую занавесом. Декораций почти не было: только огромные центральные ворота города и ярусы скамеек, расположенные по обе стороны от них. Из-за цвета декораций и освещения сцена выглядела абсолютно серой.
— Смотрится немного невзрачно, — заметил Робин тоном человека, которому понравился бы красный бархатный занавес.
— Декорации не понадобятся, — прошептала я, — актеры будут лучшим украшением сцены.
«По крайней мере один уж точно», — подумала я.
— Нам машет этот темно-красный гигант… — заметил Робин.
— Помаши
— Лицемерный чудак Христов [29] , — сказал Робин, заерзав в кресле, которое отозвалось скрипом (эти места не предназначены для людей атлетического сложения), после чего начал теребить и дергать бабочку.
29
Чудаки Христовы — направление в евангелизме, возникшее в начале 1970-х гг. и популярное среди некоторых слоев молодежи, особенно бывших наркоманов и хиппи. Большинство его последователей посвятили себя уличным проповедям и жизни в коммунах.
Я помахала Клейтону-младшему, — тот широко улыбнулся и снова сел. Кресло под Робином скрипело все сильнее. «В чем дело, черт возьми? Если воротник давит, расстегни. Нас вышвырнут отсюда, если ты будешь продолжать в том же духе».
Это была ужасная мысль.
— Извини, — он упирался коленями в переднее кресло, — но здесь мало места.
— Ну и что же, соберись и думай об Англии, — велела я.
Я сильнее, чем когда-либо, пожалела, что пришла вместе с Робином. Каждый раз, когда я уже была готова отдаться очарованию этого вечера, назойливое присутствие коллеги мешало мне.
К счастью, свет начал гаснуть, зал, как это всегда бывает, постепенно затих, и даже Робин перестал ерзать.
Я не знала содержания пьесы, и, когда на сцене появились жители города и спектакль начался, мне пришло в голову, что Кориолан может и не появиться в первом акте. В диалогах постоянно упоминался какой-то вероломный изменник по имени Кай Марций, говорили о его многочисленных пороках, а я уже отчаялась увидеть Финбара. Понимаю — авторы времен Елизаветы предпочитали, чтобы тон в пьесе задавала группа простолюдинов, но, признаюсь честно, если вы испытываете страсть к главному герою, такое поэтическое изящество может показаться вам унылым. Горожане, постоянно упоминая голодный живот, давали понять вполне ясно, что с Каем Марцием, кем бы он ни был, они идут разными дорогами; невразумительно сравнивали себя с большими пальцами, а вот имя Кориолан не прозвучало ни разу. Все это показалось мне достаточно трудным для понимания, и я начала нервничать. Но вдруг — это случилось внезапно, и от потрясения у меня перехватило дыхание — появился он: возвышаясь над толпой и гневно сверкая глазами, стоял, не двигаясь, Кай Марций. Он — Кориолан, а Кориолан — это Финбар Флинн.
Вот она, сила искусства. И было совсем не важно, что я не знала содержания пьесы: достаточно было увидеть его, стоящего на сцене, чтобы понять: этот человек — Хозяин их мира — Герой, Честолюбивый воин, Враг мелочности, Могущественный тиран. Он приковал к себе все внимание, этот Финбар Флинн, — и был настолько далек от образа семейного мужчины, как Зевс-громовержец — отпрачечной самообслуживания. Я услышала, что даже Робин рядом со мной тяжело задышал, и, словно сидя в кресле у стоматолога, схватила его за руку и крепко сжала. Он тихонько вскрикнул и отнял у меня руку. В том, что мне предстояло пережить все самой, не было ничего хорошего.