Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Я нуждаюсь в вашей услуге, папаша Клуис.
– Я за так не услужаю.
– А я за услугу плачу.
– Может, оно и правда, только я уже никому и ничем не могу послужить.
– Почему это?
– Я больше не стреляю.
– Как так, не стреляете? Вы же попадаете в цель с одного выстрела! Нет, этого быть не может, папаша Клуис.
– Говорю вам, убирайтесь.
– Милый мой папаша Клуис!
– Вы мне надоели.
– Выслушайте меня и вы не пожалеете.
– Ну, ладно, хватит болтовни… что вам надо?
–
– Дальше!
– Так вот, папаша Клуис, мне бы хотелось…
– Да говори же, бездельник!
– Мне бы хотелось поучиться у вас строевой науке.
– Вы спятили?
– Нет, что вы, я в своем уме. Научите меня строевой науке, папаша Клуис, а о плате мы договоримся.
– Нет, в самом деле эта скотина не в себе! – свирепо воскликнул старый солдат, поднимаясь с сухого вереска.
– Папаша Клуис, так или иначе, научите меня приемам, какие выделывают в армии на двенадцать счетов, и требуйте за это все, что хотите.
Старик привстал на одно колено и, смерив Питу угрюмым взглядом, переспросил:
– Все, что хочу?
– Да.
– Хорошо же! Я хочу ружье.
– Как удачно получается, – отозвался Питу. – У меня есть тридцать четыре ружья.
– Это у тебя-то? Тридцать четыре ружья?
– И тридцать четвертое я собирался взять себе, а теперь оно будет ваше. Прекрасное ружье: такие были у городской стражи, у него на затворе золотой королевский герб.
– А откуда ты добыл это ружье? Надеюсь, не украл?
Питу в ярких красках, со всей откровенностью и ничего не утаивая, рассказал ему свою историю.
– Ладно! – изрек старый гвардеец. – Я понял. Я согласен учить тебя строевой службе, но у меня пальцы болят.
И он в свой черед поведал Питу о своем злоключении.
– Что ж! – отвечал Питу. – О ружье не печальтесь, у вас уже есть новое. А вот пальцы, черт побери… Это вам не ружья, у меня их не тридцать четыре.
– Да ладно, обойдусь, и если ты обещаешь, что завтра ружье будет у меня, тогда пошли.
Стоявшая в зените луна проливала потоки белого пламени на поляну перед домом.
Питу и папаша Клуис вышли на поляну.
Тот, кто увидел бы, как в этом пустынном месте, в серых сумерках, размахивают руками две черные тени, испытал бы непреодолимый суеверный ужас.
Папаша Клуис взял обломок своего ружья и со вздохом показал Питу. Для начала он продемонстрировал, какова должна быть солдатская выправка и как держать оружие.
Удивительное дело: этот высокий старик, вечно сгорбленный, потому что он привык пробираться через заросли, внезапно выпрямился и, воодушевившись воспоминаниями о своем полку и о строгостях строевого учения, гордо вскинул голову, увенчанную белоснежной гривой, и расправил сухие, широкие и крепкие плечи.
– Смотри хорошенько, – говорил он Питу, – смотри хорошенько! Пока смотришь – учишься. Посмотришь, как я делаю, тогда
Питу попробовал.
– Колени вместе, плечи разведи, голову держи веселей. Стой поустойчивей, черт тебя дери, стой поустойчивей; с такими ножищами тебе это легко!
Питу старался изо всех сил исполнять все требования.
– Вот так, – пробурчал старик. – Теперь у тебя вполне благородный вид.
Питу чрезвычайно польстило, что у него благородный вид. Его надежды не простирались так далеко.
Какой-нибудь час занятий, и вот у него уже благородный вид! Что же будет через месяц? Он приобретет величие!
И ему захотелось продолжать науку.
Но для первого раза было уже довольно.
К тому же папаша Клуис не хотел слишком продвигаться вперед прежде, чем получит ружье.
– Нет уж, – сказал он, – на сегодня хватит. Научишь их этому на первом занятии, и то им четыре дня надо будет упражняться, чтобы усвоить, а ты за это время придешь ко мне еще два раза.
– Четыре! – вскричал Питу.
– Ишь ты, – с холодком заметил папаша Клуис. – Да ты, оказывается, усердный малый и не ленив. Ладно, пусть будет четыре раза, приходи. Но имей в виду, что последняя четверть луны на исходе и завтра будет уже темней, чем сегодня.
– Будем заниматься в пещере, – отвечал Питу.
– Тогда захвати свечу.
– Фунтовую свечу, а если надо, то две.
– Ладно. А мое ружье?
– Завтра получите.
– Ну, смотри у меня. А ну-ка проверим, как ты усвоил, что я тебе говорил?
Питу так хорошо повторил урок, что удостоился похвалы. От радости он готов был посулить папаше Клуису целую пушку.
После повторения он распростился со своим наставником, ибо был уже час ночи, и не столь поспешным, хотя по-прежнему упругим шагом пустился обратно в деревню Арамон, все обитатели которой, солдаты национальной гвардии и простые пастухи, спали крепким сном.
Во сне Питу видел себя командующим многомиллионной армии; все человечество повиновалось его командам «в ногу» и «на караул», выстроившись в одну шеренгу до самой долины Иосафата [237] .
На другой день он дал – вернее, передал – урок своим солдатам, держась так молодцевато и показывая все движения с такой уверенностью, что любовь, которою он пользовался у своих подчиненных, перешла все границы.
Он, непостижимая народная любовь!
Питу стал всеобщим любимцем, им восхищались мужчины, дети и старики.
237
Иосафат – долина между Иерусалимом и Гефсиманским садом, куда, согласно христианской традиции, соберутся все жившие в день Страшного суда.