Апокалипсис отменяется (сборник)
Шрифт:
— Но…
— Идите, Александр. Идите, — перебил Микасов. — Если не уйдете прямо сейчас, вызову охрану. И еще… Мы сегодня же внесем вас в черный список, кстати, в нем вы будете первым и пока единственным. С этой минуты вас даже на порог центра не пустят. Так что, если решите махнуть рукой на свой организм, развить вирус, заболеть по-настоящему, мы помочь не сможем. Я понятно изъясняюсь?
— Но… у меня смертельное…
— Идите, Александр. Идите.
Не помня себя, Сашка вывалился из кабинета и побрел к выходу. Знакомый коридор
Кажется, кто-то подхватил под локоть, помог выбраться наружу. В лицо сразу ударил упругий порыв ветра, окатил прохладой, чуть отрезвил. До автомобиля Сашка добрался самостоятельно, но открыть дверцу не смог, рухнул на асфальт и подтянул колени к подбородку. Мимо проплывали люди, но никто не остановился, не предложил помощи.
Сквозь боль и отчаянье пробивались острые, колючие мысли: вот он — мир третьего тысячелетия, здесь наркоманы и бомжи имеют гораздо больше шансов на бессмертие, потому что не пытаются изменить свое будущее, а он… Если бы схватил ВИЧ случайно, Микасов бы не посмел отказать, принял бы, как родного сынка, а теперь…
Пальцы сами потянулись к мобильнику. Буквы на дисплее расплываются, но Сашка смог вычленить нужный номер. Другие контакты теперь бесполезны, но удалит их позже, сейчас пальцы слушаются плохо — едва сумел нажать кнопку вызова.
Наконец гудки сменились молчанием, после прозвучал осторожный голос Кристины:
— Саша?
— Я, — прохрипел он.
— С тобой все в порядке?
— Почти. Мы можем… встретиться?
Кристина рыдала. Крупные слезы катились по щекам, глаза стали красными, веки опухли. Худенькие плечики женщины вздрагивали, а любая попытка успокоить вызывала новый приступ истерики.
— Это я виновата, — бормотала Крис. — Зачем? Зачем я тебя послушала?!
— Крис, прошу тебя, — робко отзывался Сашка.
— Молчи! Уйди! Ты! Я никогда себе не прощу! Никогда!
— Кристина, умоляю… успокойся. Я сам виноват. Только я, никто больше.
— Нет!
— Да… — с грустью выдохнул Сашка. — Нужно было чуть спокойнее говорить с Микасовым, притвориться, будто случайно подхватил вирус… Да что там, вариантов море, но я был слишком уверен и не хотел замечать очевидного.
— И что теперь будет? — взвыла Крис.
— Ничего, — ответил он, а взглянув на подругу, спешно добавил: — Новая жизнь. И знаешь, это даже интересно. Ведь придется полностью изменить стиль поведения, привычки. Буду беречься, правильно питаться.
— Этого мало. Ты даже не представляешь, во что впутался. Ты сумасшедший! Ты все-таки сумасшедший!
— Ну так… кто же знал.
Горький туман в ее глазах на миг рассеялся, взгляд стал осмысленным, тревожным:
— Ты и сейчас слишком уверен. ВИЧ — не игрушка! А ты рассуждаешь так, будто тебе просто новую диету выписали.
—
Ее голос сорвался на крик:
— Ты так ничего и не понял! ВИЧ убивает не только физически, тело — это мелочь! Болезнь уничтожает все, абсолютно все! Теперь ты не сможешь устроиться на нормальную работу, не сможешь общаться с другими, здоровыми. Ты не просто изгой, тебя больше не существует!
— Почему?
— Потому, что даже в наше время людьми движет все тот же первобытный страх. Общество много говорит о проблеме СПИДа, но это только разговоры. В действительности в их глазах мы хуже инвалидов и слабоумных, понимаешь?
— Да ладно… не перегибай.
Крис усмехнулась горько, опустила глаза.
— Я говорю как есть. И скоро ты сам в этом убедишься, — проронила она. — Отчуждение страшнее вируса, именно оно убивает. Знаешь, скольких я потеряла? Иногда кажется, что и сама уже умерла. И не раз. Я на похоронах бываю чаще, чем в душе. И каждая новая смерть отрывает кусочек от моего сердца. Порой кажется, будто оно уже превратилось в малюсенькую горошинку, еще один шажок, и все.
Сашка не ответил, смотрел на нее и сам не понимал, что происходит.
— Крис?
Женщина замерла, лицо, и без того худое, осунулось. Скулы проступили до того отчетливые и острые, что, кажется, о них можно порезаться. Губы Кристины едва заметно шевелились, будто читает неведомую молитву.
— Крис? — настойчиво повторил Сашка. — Что-то случилось?
Он едва успел подхватить истощенное тельце. Глаза Кристины затуманились и застыли.
— Крис!
Тряхнул, но женщина не ответила.
— Крис!!!
Сашка спешно выудил из кармана мобильный:
— «Скорая»? Здесь женщине плохо. Пишите адрес…
И, как только оператор подтвердил вызов, набрал номер Криоцентра:
— Дежурная? Моя подруга умирает. Деньги? Поступят на ваш счет через полчаса. «Скорую» уже вызвал. Адрес? Да, пишите… Кто я? Да какая разница?
Он отбросил мобильник в сторону, крепче обнял холодеющее тельце Кристины.
— Все хорошо будет, — прошептал он. — Все будет хорошо.
Сашка отдал все сбережения на крионирование Кристины. Стараясь не смотреть в глаза работникам Корпорации, получил документы и, сгорбившись, исчез в водовороте жизни.
Предсказание Кристины, увы, сбылось, хотя Сашка до последнего пытался быть оптимистом.
Первый год прошел в борьбе за место под солнцем. Старался, бился, доказывал. Каждый отказ работодателя воспринимал как личный вызов, спорил, опровергал. Жаль только, приказать не мог. После, гордо задрав подбородок, шагал к следующей двери, чтобы снова получить отказ.
Вежливые сотрудники кадровых отделов кивали, улыбались, с умным видом рассматривали резюме. Но единственный взгляд в общую базу стирал улыбки с лиц, зажигал ужас в глазах. Дрожащими пальцами кадровики отбрасывали резюме и, запинаясь, объясняли причины отказа.