Априори Life
Шрифт:
Я положила ладонь на ее оголившееся плечо из-за сползшего халата, и, помедлив с минуту, вышла из комнаты. Я налила ей водки в баре. Да, водки, и пофиг, что сейчас только десять утра. Время относительно, как известно.
– Пей, – сказала я, хлопнув рюмкой четко перед ней, чтоб хоть так встряхнуть с нее это убогое подвисшее состояние.
Она вздрогнула и перевела взгляд на прозрачную жидкость, но не сдвинулась с места.
– Пей! – нагнувшись к самому уху, процедила я.
Злость начинала доминировать, а сопливость раздражать еще больше. Жалость к себе – вещь, конечно, затягивающая, но меру тоже имеет. И не надо в таком случае обращаться к кому-то с наболевшим вопросом –
Она неуверенно обхватила рюмку двумя пальцами, оттопырив при этом мизинец (аристократка, блин), и медленно поднесла к губам.
– Пей и одевайся. Через пять минут я жду тебя на улице.
Она вышла через 15 минут, кутаясь в куртку, как будто было холодно, и не поднимала так и не накрашенных глаз. Я взяла ее под локоть и повела к дороге. Таксовать долго не пришлось. Я затолкала ее на протертое заднее сидение гнилой «девятки», сама села вперед. Наблюдать всю дорогу потупленный взгляд в никуда не придавало особой радости.
Я везла ее в лес. Нет, не подумайте, убивать и расчленять я ее не собиралась, да и пакетов мусорных не прихватила. Хотя вломить хотелось, просто нужно было уйти от каменных коробок и густой серости к чему-то более или менее натуральному.
Ивсеев забрал нас ближе к вечеру. Замерзших, голодных и, как всегда, полоумных. После того как я обработала ее мокрым снегом – там его было еще с лихвой, – Маринка начала смеяться, после того как получила снежком в голову – даже соображать. Когда мы садились в машину Стаса, я не чувствовала своих конечностей – пальцы рук и ног были наглухо отморожены, из носа постоянно текло, а замерзшие губы очень смешно, но еще шевелились. Он раздал нам по кофе, заботливо купленному по дороге в ближайшем «Макдоналдсе», – как он все-таки умеет – грамотно и в нужный момент.
Уснувшую по дороге Маринку мы выгрузили у гостиницы – она сняла там номер, чтоб не возвращаться домой. Трубку она так и не включала – боялась, что б она там ни говорила. Продолжала скрываться, понимая, что чем больше это затягивает, тем быстрее ее найдут. Хотя, по моим прогнозам, там вряд ли кто-то затруднялся поисками, все решалось гораздо проще – птичка сама постучится в окно, когда средства на карте иссякнут. Ей еще услужливо подыгрывали, не заблокировав ее в первый же день. Агония длится недолго, как известно…
Но тем не менее девочка была довольна и в гораздо лучшем состоянии, нежели с утра. Она даже отзвонилась с ресепшена со словами благодарности и планами на завтрашний день. Они были не менее чем грандиозные, прям как новая жизнь с понедельника. Та же информация постигла и Юрку, прежде чем, отмороженная за день, она наконец угомонилась. И я бы с удовольствием последовала ее примеру, но меня еще ждала ночь откровений…
Ивсеев. Кто бы мог подумать! Всегда выдержанный, всегда собранный, всегда пример галантности и обходительности, сейчас сидел передо мной потерянным и растрепанным. Он был похож на взъерошенного воробья, сброшенного с ветки порывистым ветром. И я смотрела на него с пассажирского сидения его «паркетника» и не переставала удивляться. Я могла сотворить с ним все, что угодно. Одним взглядом, одним поднятием брови. Он был искренен, слегка неловок и тем самым немного смешон. Он хотел меня всем своим существом – подавляемое чувство рано или поздно все равно находит выход, причем не всегда советуясь с его обладателем. Так и здесь. Всем нутром, всем своим сознанием он сейчас был отдан в рабство собственных эмоций. И они не скупились на вольности. Я знала, он бы сделал все красиво – льстил тот факт, что все это время он просто стремился быть рядом и быть нужным, не требуя чего-то
«Стас, ты хороший мальчик, но я тебя не хочу. Не хочу ни минуты, понимаешь? А если б хотела, все равно бы не стала. И ты знаешь почему».
Я гладила его по плечам, нежно прикасалась к ключицам в расстегнутой горловине рубашки. Он сходил с ума от этих прикосновений, с каждым разом все сильнее впиваясь в меня поцелуем. Это была игра на грани, но степень тонкости этой грани определяла все же я.
– Почему? – спросил он, наконец осознав, что дальнейшая настойчивость не имеет смысла. – Просто скажи, почему?
– Я не хочу тебя… обижать.
– Тогда придется ответить.
С секунду он промолчал.
– У тебя есть кто-то?
– Нет.
– Ты меня не хочешь?
– Нет.
Я понимала суть происходящего, и здесь он был прав. Я прикоснулась к его плечу, нарочито пощекотав ресницами, и, не поднимая глаз, ответила:
– Я не чувствую к тебе того же, что и ты ко мне. Ты понимаешь, о чем я, – я все же поймала его взгляд. – И с моей стороны было бы свинством играть твоими чувствами.
Он отвернулся, глядя сквозь лобовое стекло перед собой.
– Повезет же кому-то… – куда-то без адреса парировал он, – но целовать ты себя позволяешь?
Я улыбнулась.
– Это диалог, Стас. Диалог немного другого уровня. Он понятен не каждому… Я так считаю.
Он долго всматривался в меня. Затем изрек:
– Я провожу тебя?
Я одобрительно кивнула, накрыла ладонью его руку на коробке передач и не отпускала ее все время, пока мы ехали.
Возле подъезда мне не было смысла долго задерживаться и плодить неловкую паузу.
– Я все равно очень хорошо провел сегодняшний вечер, и ты…
Я приложила ему палец к губам: гораздо больше было сказано без слов. И, поцеловав, вышла из машины.
Он смотрел мне вслед, я знаю. Смотрел, пока подъездная дверь не защелкнулась магнитом. Только в этот момент я смогла по-настоящему выдохнуть, высвобождая нарастающую пустоту внутри. Почему же все так непросто?..
Да потому что нет в этом мире подлинного понимания, и никогда его не будет. Во всем принцип двусторонности медали. Когда кому-то хорошо, то кому-то от этого плохо. И эту страницу жизни я бы вырвала и сожгла, и хотя рукописи, как известно, не горят, о них просто забывают. Забывать не получалось. Я по-прежнему косилась на дверь в зал собрания в надежде, что сейчас выйдет Он, как всегда во главе экспертов. И по-прежнему это был кто-то другой. Но мне нужно было жить дальше, просто жить и пить, но не вино, а саму жизнь. И как же хотелось вновь ощутить этот хмель от осознания собственного нахождения на этом свете. И как же плохо у меня это теперь получалось.
Новые увлечения как способ забыть старое, говорите? Что ж…
Я положила заявление на стол Инне Юрьевне.
Меня начали стажировать в течение недели. Смена власти повлекла за собой уход многих сильных звеньев. И пусть лучшее – враг хорошего, мне было с чем сравнивать. Я побывала на границе эпох, если можно так выразиться. И то, что открывалось передо мной с каждым днем, лишь подтверждало мои догадки.
Всем нам свойственно путать людей и легенды о них. И успешный человек – это, прежде всего тот, кто считает себя успешным, тот, кто заведомо верит в особенность своей жизни. Тревоги, недовольства, душевные раны и комплексы – вот из чего вытачивается успех. Иначе зачем стремиться изменить мир и себя в нем, когда тебя все устраивает?..