Аптечка номер 4

Ханов Булат

— Вопрос денег и доверия. Денег и доверия. Один хирург напортачил. Удалил родинку неправильно, из-за чего у пациентки пошло заражение.

С родинок и лазеров Зарема без пауз переключилась на рассказ, как она два месяца питалась исключительно макаронами с острым соусом. Затем рассказала, как центр по борьбе с экстремизмом разгромил профсоюз айтишников и посадил его главных активистов. А после внезапно предложила релоцироваться.

— Давай сбежим отсюда? За границу.

Честно говоря, мне никогда таких предложений не делали. В первую секунду подумал даже,

что это свежие мошеннические методы. К тебе втираются в доверие, чтобы подбить на побег. В один чемодан ты собираешь все документы, банковские карты и драгоценности. Чемодан забирают, тело закапывают в лесу. Где-нибудь в краю березового ситца.

— Если это какая-то бандитская многоходовочка, сразу предупреждаю, что я нищеброд. У меня нет сбережений, квартиры, машины. Мой ноут грузится пять минут, а телефон сделан в давние времена, до уханьских вирусов и военных операций.

— Ты серьезно?

— Почти.

Зарема театрально хлопнула себя по лбу.

— Если бы это была какая-то бандитская многоходовочка, я бы выбрала в жертвы кого-нибудь другого. Того, кто, по меньшей мере, не выкладывает в приложухи для знакомств фото с шаурмой.

— Фото для прикола, — обиделся я.

Грубость мало располагала к тому, чтобы броситься за незнакомкой через кордон. Ради таких женщин от погранцов не бегают и в тюрьму не садятся.

— Интересно получается, — сказал я. — Ты меня ни во что не ставишь, зато зовешь с собой в опасную миссию. Типа сбежим за бугор, чего тут такого. И это первому попавшемуся парню.

Зарема убрала улыбку.

— Во-первых, я смеюсь не над тобой, а над твоими опасениями, будто ты привлекателен для мошенников.

Сомнительный комплимент. Если это он.

— Во-вторых, я и сама нищебродка. Макароны с острым соусом — это не по любви. И в-третьих, не первому. Двое отказались.

— Почему? Не оценили твою вежливость?

— Идею автостопа они не оценили.

Чтобы объяснить, почему она хочет релоцироваться, Зарема зашла издалека, с самого детства.

Мама оставила ее, когда Зареме исполнилось два, и исчезла с радаров. Отец умер год назад от инфаркта и оставил дочери квартирку, полную хлама и флешбэков. Когда органы громили айтишный профсоюз, Зарему как его участницу привлекли к суду. К счастью, в статусе свидетеля, не обвиняемой, но из компании ее все же уволили. С тех пор все IT-фирмы, что государственные, что частные, отказывались брать ее на работу.

И если бы только IT-фирмы. В районной библиотеке ее развернули, изучив соцсети. А с кассы супермаркета сняли через неделю. Сцепилась сначала с покупателем, затем с управляющим.

Поэтому только автостоп. С учетом того, как подорожали билеты на поезд и самолет.

— У меня два варианта: Финляндия и Монголия. Склоняюсь к Финляндии. Добраться до Карелии и пересечь границу в лесной зоне. Я на связи с финскими активистами. Они проконсультируют по деталям и помогут со статусом политических беженцев.

— Надежный план, Уолтер, — прокомментировал я. — Как швейцарские весы.

Зарема пригласила меня к себе, чтобы показать, что у нее

все готово к отъезду.

Не знаю, как насчет флешбэков, но хлам и правда вызывал жгучее желание очистить хрущевскую однушку под ноль и отскоблить ее для новой жизни. Красный флаг свисал с вешалки между джинсовкой Заремы и потертой мужской курткой большого размера. Вдоль книжного шкафа громоздились коробки, до краев полные дребедени, утратившей всякий практический смысл. Пузырчатая пленка, алюминиевая лента, электробритва, упаковка бумаги, банный веник, запутавшийся в шнуре утюг — все это бесхозно пребывало на полу и на подоконнике. Утюг посовременнее стоял на письменном столе рядом с электрочайником.

— Тот самый флаг с аватарки? — спросил я.

— Тот самый. И я не то чтобы его люблю. Коммунистам давно нужен ребрендинг. Пора покончить с кланом Зюгановых и стряхнуть с плеч нафталин.

Из кухни притащился серый кот и важно изучил мои стопы.

— Гречка, — Зарема выкладывала передо мной вещи. — Сухари. Сахар. Фасоль. Острый соус. Соевая паста. Огниво. Спальник. Еще спальник. Палатка. Просторная, на двоих. Жидкое мыло. Газовая плитка. Баллоны.

Выглядело внушительно.

— АИ-4 у тебя есть? — спросил я.

Никто из моих знакомых не знал, как расшифровывается эта аббревиатура.

— Шутишь? Ее нигде не достать, кроме даркнета. И то она там под миллион стоит.

— Смотрю, ты в теме.

АИ-4, или индивидуальная аптечка при поражении атомным оружием, занимала мои мысли. Чем чаще грозили (или грезили) ядерной вой ной, тем больше мифов окружало средства от радиации. К то-то утверждал, будто АИ-4 — это обман, плацебо. К то-то доказывал, что счастливые обладатели этой аптечки получат шанс спастись. Все это напоминало религиозные споры из Средневековья, которые, хоть и велись между учеными мужьями, самым прямым образом затрагивали простых смертных вроде меня.

— Съезжаю отсюда на следующей неделе. Железно. Ты как? У меня есть запасной спальник.

А что я?

Я перешел на четвертый курс и притворялся, будто не смотрю дальше следующего июня. А стоило. Сдам госы и получу диплом по журналистике. Факультет сделает все, чтобы отцепить меня от магистратуры. Армия примет отверженного выпускника в крепкие объятия и обдаст запахами пота и пороха. А там на горизонте новые свершения, новые кампании. Покрою грудь орденами, как ноутбук наклейками, и вернусь домой с вещмешком за плечами. Отец в почтительной тишине наполнит до краев стопки. Внезапный неловкий анекдот разрядит напряжение.

Если без шуток, в октябре мне предстояли военно-полевые сборы. На них две недели будут дрючить, обделяя сном и едой, и одновременно грузить примитивной пропагандой о полковом братстве. В конце нас выстроят, как заключенных, и вербовщик предложит нам контракт. Пообещает диплом автоматом, соцпакет, льготную ипотеку, бесплатное второе высшее…

Часов пять нас, небритых, заморенных, без верхней одежды, будут держать на ветру. Кто-то сломается и подпишет, а остальные выслушают матерную речь о слабодушии и предательстве.