Аптечка номер 4

Ханов Булат

— Папа, когда меня называл, о национальностях не думал. «Зарема» расшифровывается как «За революцию и май».

— Оригинально.

— Он считал себя анархистом. В перестройку воевал с Горбачевым, а после путча с Ельциным. В 1993 сорвался в Москву, чтобы защищать Белый дом, но опоздал к танковым выстрелам. Новости отца так шокировали, что он целый месяц бухал с дружками в Подмосковье. А на обратном пути познакомился в поезде с моей будущей маман. Судьбоносная встреча.

— Брак не самый удачный, да?

— По крайней мере, они не изводили друг друга

десятилетиями. Это первое, за что я им благодарна. А второе — это политпросвет.

Я не удержался и подколол:

— Папа читал тебе на ночь Бакунина?

— Лучше. Он на пальцах объяснил мне, что Путин — это наследник Ельцина. Его избранный сын. Такая же беспринципная тварь. Теперь, когда я слышу, будто Путин спас страну после девяностых, у меня возникает жгучее желание выслать аналитика куда-нибудь в Забайкалье, где нет работы, а пьянство и криминал зашкаливают. Спас он, как же.

Внутренне я вознес хвалу небесам, что мы выбрали Финляндию, а не Монголию. Воздержались от путешествия по регионам, которые больше всего выиграли от дарованного спасения.

— Получается, бунтарство у тебя от папы?

— Если и так, то я бы хотела бунтовать успешнее, чем он.

— Все впереди.

— Когда так говорят, непонятно, подбадривают тебя или жалеют.

— Конечно, жалею! — сказал я преувеличенно серьезно.

Это повеселило Зарему.

Следующий водитель играл роль доброго парня с задворок. Он шутил про москвичей и слушал русский рэп. В стараниях изобразить дворовую эстетику водитель усердствовал сверх меры, а вот шуткам про столичных снобов недоставало здоровой провинциальной злости.

Далее нас подобрала супружеская пара средних лет. Когда мы сели в машину, муж, краснощекий толстяк с тоненьким голосом, убавил радио до минимума. Вскоре музыка прервалась ради новостей, и магнитолу супруг выключил.

— Все равно ничего доброго не скажут! — прокомментировал он свое решение и подмигнул нам в зеркале.

— И не говори, — поддержала жена. — Сплошной негатив.

Я попытался вообразить, как выглядел бы сплошной позитив в ее глазах. Завод по производству микроэлектроники открылся в Камышине. Рекордные надои тамбовских коров превратились в премиальную сметану. Чеченский спецназ взял Лос-Анджелес и записал видеообращение из Голливуда.

Новости мы все же услышали. Не увернулись. В машине, что подобрала нас после супругов, радио не умокало. К смертной казни приговорили депутата, который отмечал отпуск в Мексике и выпил текилы на камеру. Бедолага выложил кадры в запрещенную сеть и попал под обвинение в растрате. Особо крупной, как неожиданно. Приговор исполнили сразу после оглашения.

Депутат числился то ли либералом, то ли коммунистом. Состоял в партии, которая изображала оппозицию.

Подозреваю, что дело в наслаждении. Чувак не выучил, что в России нельзя хвастаться, как тебе кайфово. Если ты наслаждаешься публично, без зазрения совести, то тебя либо обольют грязью, либо обольют грязью и репрессируют под благовидным предлогом.

Самое паскудное, что исполнители — от

судьи и прокурора до тюремного посыльного с финальным завтраком и расстрельной команды — насладятся казнью. Сделав вид, что озабочены исключительно общественным долгом.

Двадцать четвертая по счету узаконенная расправа. Дальше двадцать пять, тридцать, сорок, пятьдесят, сто. На сотке счет прекратится, потому что сочувствия на всех не хватит. Там и до промышленных масштабов рукой подать.

Комфортабельная «Тойота» политикой не увлекалась. Коротко, почти до черепа стриженный, водитель внимал нашему рассказу и ни разу не моргнул, чтобы увлажнить глазные яблоки.

— Что за сплав? Байдарки надувные? Какой фирмы?

Я прибалдел от такой конкретики.

Зарема солгала, что мы новички и всеми нюансами рулят наши питерские друзья. Они опытные байдарочники. А также пригласим инструктора.

— Зачем тогда инструктор, если опытные?

— И я думаю, зачем инструктор, — согласилась моя спутница. — Впрочем, удовольствие за их счет, пусть хоть музыкантов нанимают. Чтобы на гармошке играли, пока гребем.

Водитель фыркнул. Очевидно, посчитал нас позерами.

Кем мы, собственно, и являлись.

На въезде в Чувашию соединение из трех служивых проводило нас покровительственным взором. Чувствовалось, что закон здесь по-своему чтят.

Красно-зеленые цвета, мелькавшие периодически на указателях и рекламных щитах, сменились желто-красными. Запустевшие поля и заброшенные коровники стали встречаться чаще. Судя по бедному облику, если бы местные коллективно тронулись умом и понеслись воплощать фантазии наиболее отшибленных эмигрантов о деколонизации, то вместо культурного ренессанса и радости самоопределения чуваши, избавленные от кремлевского гнета, скоро взялись бы поедать друг друга без соли и рвать на части скудное добро.

«Тойота» высадила нас у заправки и двинула к Чебоксарам.

— Перекусим? — предложил я.

— Давай еще одну машину поймаем сначала? Предчувствую, что-то хорошее нас ждет.

Я уступил.

Зарема угадала. Нас поднял на борт «Лансер». Он ехал аж до Нижнего Новгорода. Водитель попался на стиле: коричневый, в тон ботинкам, пиджак поверх оранжевой водолазки, белые брюки, аккуратные усы и бородка, крепкий парфюм. Как будто из прежних времен.

— Зовите меня Романом. Обычно попутчиков не беру, но сегодня у меня отличное настроение.

Роман подкупал приветливой интонацией — доверительной и вместе с тем без развязной искренности и тем более докучной исповедальности. По его словам, он два месяца не видел дочь и теперь спешил к ней.

В подарок дочке предназначался плюшевый лисенок.

— У вас ведь детей нет?

— Пока не обзавелись, — сказал я.

— А у знакомых или родственников? В магазины игрушек давно заходили?

— Много лет назад.

— Загляните ради интереса. Такая дичь. Бело-сине-белые автозаки, росгвардейцы, штурмовики с костями и черепами, православные матрешки. Моральных инвалидов готовят на поток и с ранних лет.