Аптекарская роза

Робб Кэндис

Но это ничего бы ей не дало. Людей заинтересовала бы история об Ансельме, Николасе и Амели. Развлекла бы. Они разнесли бы ее по домам и, сидя холодными вечерами у своих очагов, перешептывались, обсуждая новость. Но зачем ей вредить самой себе? Она бы ничего не выиграла и слишком много потеряла. Это окажется история о том, что получается, когда забываешь о здравом смысле. Все равно это отозвалось бы на судьбе Люси. Аптекарь, не всегда способный здраво мыслить, никому не внушает доверия.

У нее не было причин делиться с кем бы то ни было печальными событиями прошлого,

и архиепископу следовало это знать. Она поговорит с ним завтра. То есть уже сегодня. Должно быть, рассвет уже близок, хотя из-за дождя небо по-прежнему темное.

Пока она вглядывалась в мокрую темень, за ее спиной открылась дверь. Люси подумала, что это Бесс заглянула проведать ее, и улыбнулась сама себе, несмотря на страхи. Бесс будет рада увидеть, что она дышит свежим воздухом. Крадущиеся шаги. Кто-то подошел к кровати, застонал.

— Неужели я опоздал? Николас, как ты жесток. Почему ты меня не подождал? Сам позвал меня, а потом не подождал. Я прошел через ад этой ночью, чтобы вернуться к тебе.

Люси вздрогнула. Это был архидиакон, виновник всех ее бед. Оуэн, наверное, уснул. Бесс тоже. Люси не могла на них рассчитывать.

В груди у этого человека все хрипело и клокотало — так обычно дышит раненый или больной.

— Я услышал тебя, Николас. Услышал. Меня пытались остановить, но я вырвался. Прекрасный Николас. Они закрыли твои глаза. Они не хотели, чтобы я вновь их увидел.

Люси на ощупь начала передвигаться к маленькому столику, задержав дыхание из страха, что по дороге наткнется на какой-то предмет. Отыскав спиртовку, она повернула фитиль; вспыхнуло яркое пламя.

Ансельм охнул и прикрыл глаза скрюченной, разбухшей рукой. Николас лежал поперек его колен, освобожденный от простыни, в которую был запеленат. Вид у архидиакона был ужасный, к тому же от него исходил отвратительный запах крови и пота. Со лба стекала алая струйка. Темно-красное пятно расползлось по простыне, лежавшей у него на коленях. В конце концов он опустил руку и еще крепче вцепился в Николаса, в его обнаженное тело.

— Я сжег тебя. Как сумела твоя душа освободиться? Прочь отсюда, дьяволица!

— Это мой дом, чудовище. А Николас был моим мужем. — Люси подошла поближе.

Ансельм оскалился и зарычал на нее, как раненый хищник, с силой прижимая к себе мертвое тело.

Происходящее походило на кошмарный сон. Один мертв, второй обезумел от боли и горя. Выглядел он таким же трупом, как покойный. Безумец пробормотал что-то на латыни, принялся поднимать Николасу правое веко своим скрюченным распухшим пальцем, а потом наклонился и поцеловал его в губы.

— Именем всего святого, оставь его в покое. — Люси дрожала от ярости.

Ансельм поднял на нее взгляд.

— Что ты знаешь о святом, дьяволица?

Он гладил волосы Николаса, его живот, бедро, а сам наблюдал за Люси, наслаждаясь ее смятением.

— Прекрати! — прошипела она.

Она пыталась успокоиться, подумать, чем здесь можно воспользоваться вместо оружия. Вспомнила о ноже, которым резала бинты. Он лежал на столике рядом с кроватью.

— У меня есть право попрощаться с ним. — Ансельм наклонился и снова поцеловал Николаса. —

Он любил меня. Я защищал его.

— Любил? — Люси подвинулась поближе. — Николас боялся тебя. Он говорил, что ты безумен. Порочен.

Ансельм пронзительно закричал и трясущимися руками положил Николаса на кровать.

Люси схватила нож и, держа его за спиной, попятилась.

Ансельм пришел в бешенство.

— Ты порождение порока, отравившее душу моего Николаса, — кричал он. — Николас любил меня. Это была чистая, искренняя любовь. А затем она отвратила его от меня — Амели Д'Арби. Французская блудница.

— И поэтому ты обманом заставил ничего не подозревающего Николаса убить ее.

Ансельм ухмыльнулся.

— Все произошло так, как я о том молился.

— Ты трус. Ты устроил так, что твой возлюбленный совершил за тебя преступление. И теперь Николасу гореть адским огнем. Не тебе.

— Это ей гореть. Не моему Николасу. Она умерла ужасной смертью. Кровь хлестала из нее, она угасала на глазах. Столько боли. Столько страха. К тому же она умерла без отпущения грехов, ты знала об этом? Без отпущения грехов. Сейчас она горит в аду, моя маленькая волчица. Представляешь себе картину, как она корчится в вечном пламени?

Люси взмахнула рукой, стараясь полоснуть ножом по его лицу. Но действовала она неумело и вспорола ему щеку, а не глаз.

Ансельм заверещал и бросился отнимать нож. Люси брыкалась, но ей мешали юбки. Он выбил нож у нее из руки. Она схватила стул и изо всех сил ударила безумца. Он пошатнулся, но почти сразу набросился на нее. Кровь текла из всех его ран: на животе, на щеке, на лбу. Она не представляла, откуда у него берутся силы, чтобы продолжать драку.

Он схватил ее. Зажал шею обеими руками. Одна рука крепко давила. Вторая бездействовала. Люси дернулась в сторону раненой руки. Он ударил ее головой о стену. Удар оглушил женщину, колени ее подогнулись. Ансельм поддержал ее и снова саданул головой о стену. Люси закричала, чувствуя, что ноги полностью отказывают. Он подхватил ее, прижал к стене, удерживая здоровой рукой за горло.

На лестнице раздался топот. «Господи, дай мне сил убить его. За мою маму, за моего мужа», — молила Люси.

Она вонзила ногти в руку Ансельма. И тогда он нанес удар собственной головой, нацелившись ей в лоб. В ушах у нее зазвенело. Она ощутила запах его пота и крови.

— Отойдите, леди Филиппа, — кричал Оуэн за дверью. — С дороги.

Взломанная дверь с шумом распахнулась.

Ансельм зашипел и прижал к себе Люси. Оуэн вырвал ее из сломанной руки архидиакона. Она поползла в сторону, туда, где лежал нож.

Архидиакон взвыл от ярости и боли и набросился на Оуэна, а тот вывернулся, поймал его сильными ручищами и швырнул о стену. Послышался тошнотворный хруст костей, тело Ансельма, обмякнув, повалилось на пол, голова легла на плечо под неестественным углом. Леди Филиппа закричала.

Оуэн поспешил к Люси.

Она стояла на коленях, занеся над головой нож, и смотрела на бездыханное тело архидиакона.

— Ты убил его? — Она задохнулась, не веря собственным глазам. — Это я должна была его убить. Я.