Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник)
Шрифт:
Я увидел, что Карпано, которого все сочли убитым, поднялся на ноги, автоматически потирая кровоточащий висок. Вряд ли рана тяжелая, скорее всего просто царапина.
А то, что последовало вслед за этим, было хуже всего, случившегося утром. Когда Плаггенмейер вошел в класс с пистолетом в руке и бомбой в сумке, он был готов к переговорам и соглашениям. У него была цель, и он добивался ее своими средствами.
Но сейчас Плаггенмейер счел себя обманутым, об-краденным, у него отняли победу — и им овладела истерика, ему захотелось не просто мести, а мести кровавой. Я понял это, хотя он не произнес
— Слушайте меня! — заорал он. — Больше вам меня не провести! Хватит кривляться! Одно из двух: либо вы убьете доктора Карпано, либо я взорву доктора Рейнердса и весь класс.
От ужаса никто из стоявших за окнами не произнес ни звука.
Голос Плаггенмейера едва не обрывался, когда он кричал:
— Давайте разделайтесь с Карпано! Даю вам ровно полчаса, ровно тридцать минут — нет, тридцать две минуты, пока часы на церкви Святого Матфея не пробьют половину третьего. И если Карпано к этому времени останется жив, умрем все мы.
В течение дня Плаггенмейер уже не раз объявлял ультиматум, потом несколько отступал, соглашался на переговоры и ставил новые требования. Но никто из нескольких сот человек, явившихся свидетелями его последней вспышки ярости, не усомнился в том, что на сей раз он шутить не намерен. Катастрофа, во что бы она ни вылилась, была неотвратимой.
Если в первые секунды воцарилась тишина — и у всех дыхание перехватило, — то теперь началось всеобщее волнение и суматоха. Женщины всхлипывали, слышались отдельные возбужденные выкрики, вздымались кулаки. Мне почему-то показалось, что толпа поднажала и оттеснила цепь ограждения.
Полицейские сбились плотнее, взялись под руки, цепь стала монолитной. Слышались выкрики: «Назад, назад!», «Для тревоги нет причин!», «Мы с этим негодяем управимся!». Два последних утверждения ни в малой степени не убеждали.
За спиной я услышал голос Бута. Можно относиться к нему как угодно плохо, во всяком случае, он был первым, кто понял, что отстукивают минуты, драгоценное время, оставшееся для спасения жизней, и что, если ответственные люди стоят сложа руки, добра ждать не приходится. Он не придумал ничего конструктивного, но вырвал, по крайней мере, нас всех из состояния летаргии.
— Итак, господин Кемена, что мы предпримем? Что вы предлагаете?
Кемена бросил на него взгляд, словно желая сказать: «Почему я должен за всех отдуваться?» А потом, кряхтя, выдавил из себя:
— Лучше всего будет… э-э… я, правда, своей властью не могу этого решить… может быть, слезоточивый газ…
— От этой мысли мы отказались с самого начала, — сказал офицер из ГСГ-9,— и причины для отказа остаются неизменными. — Не обращая внимания на Кемену, повернулся к Буту: — Попытайтесь несколько урезонить безумца. Я свяжусь по телефону с нашим психологом, проконсультируюсь. Я быстро, — он зашагал в сторону грузовика с рациями и радиотелефонами.
Бут решительно взял в руки мегафон:
— Плаггенмейер, вы меня слышите?
Ответа не последовало.
— Мы оказались в тупике, господин Плаггенмейер, — голос Бута с металлическими нотками отчетливо слышался в школьном дворе. — И мы и вы. Почему бы
— Мои условия вам известны.
По сравнению с усиленным мегафоном голосом Бута голос Берти прозвучал как-то пискляво. Но всем было не до смеха.
— Господин Плаггенмейер, отдаете ли вы себе от-отчет в смысле вашего требования? Ведь это подстрекательство к убийству! Кто же согласится?
— А мне плевать. Либо Карпано, либо мы все.
— Не можете же вы убить двадцать молодых людей, не причинивших вам никакого зла…
— А вам какое зло причинили сотни молодых людей, которых вы убиваете день за днем? Сколько рабочих с ваших заводов умерли в расцвете сил?
— Это ему Гунхильд внушила, — пробормотал Бут.
Мегафон взял Корцелиус.
— Послушай меня, Берти. Даже будь ты тысячу раз прав, запомни: нельзя улучшить мир с помощью преступлений…
— Я не желаю ничего слушать! Я хочу добиться своего.
— И ты своего добьешься.
— Через суд? Отделается жалкой отсидкой, ну, пожертвует еще тысяч десять в пользу Красного Креста. Нет, я требую его смерти. Не то…
— Ты с ума сошел…
— Весь мир сошел с ума.
— Образумься!
— За смерть Коринны — смерть Карпано. Это мое последнее слово.
Офицер из ГСГ-9 успел тем временем переговорить со своим начальством и психологом. Теперь мегафон перешел к нему:
— Господин Плаггенмейер, выслушайте наше предложение: мы гарантируем вам свободный выезд из страны — в любую страну мира. Кроме того, вы получите пятьсот тысяч марок в любой приемлемой для вас валюте. Если захотите, через час на аэродроме «Нойенландер фельд» в Бремене вас будет ожидать самолет, и вам останется только назвать место, куда вы хотите лететь. Экипаж из пяти человек согласен стать вашими заложниками, то есть… вместо школьников. Пока что вы никакого уголовного преступления не совершили, пока что принять вас согласится любая страна… — Психолог группы что-то прошептал ему на ухо. — Мы не вправе решать этого здесь, но мы подключим наших дипломатов… В некоторых странах «третьего мира» вы, несомненно, будете встречены с симпатией… Вы меня поняли?
Кемена ударил кулаком по мешку с песком:
— Послушай, парень, я тебя умоляю!
Этого мгновения я долго не забуду. Этот усталый, равнодушный человек, который хотел одного — чтобы его ни во что не вмешивали и оставили в покое, в нем вспыхнули искорки неподдельной человечности.
Окажется ли это состояние заразительным?
Нет.
— Брамме убил Коринну! — крикнул Плаггенмейер. — Пусть Брамме убьет Карпано! Время идет!
Карпано курил одну сигарету за другой.
Я стоял рядом с ним, несколько раз дал прикурить. Он не произносил ни слова; да и незачем было, я и без того отлично представлял себе, что в нем происходит. Он оказался в дьявольской ситуации — если такое определение способно что-то объяснить! Безумной, бесчеловечной! А ведь ему надо что-то делать. Взгляды, которые он ловил на себе, когда сам поднимал глаза, о многом ему поведали. Они были разноречивыми, в них таились неуверенность, страх, стыд, но и угроза тоже!