Аргентинец поневоле 2
Шрифт:
А вот апельсиновая «Фанта» у нас выходит близко к натуральной. Немецкой. Даже лучше, так как у нас апельсины свои, доморощенные.
Есть у меня мысли и по созданию «советского мороженного». За 20 копеек. А то живут бедные аргентинцы, кроты несчастные, в подземелье своего невежества. Настоящего мороженного не знают.
Рецептура там проста как бублик. Сахар, свежее молоко и сливочное масло. Продукты натуральные и этого всего у нас в избытке. Нет только холода. Но уже через пять лет какой-то француз сумеет сгустить углекислый газ до твердого
А в конце 19 века в США на основе такого льда разразился бум мороженного. Прогресс и цивилизация в одном флаконе, однако!
Я конечно, могу что-нибудь подобное соорудить, но уж больно все это дорогим выйдет. Только олигархам по карману. Придется по старой доброй американской технологии отправлять корабли на Огненную землю, в горы, там пилить ледниковый лед, паковать его в прессованные опилки, в ящики, и на корабле же срочно плыть обратно. В Буэнос-Айрес. Так выйдет намного дешевле.
Впрочем, довольно об этом.
Так вот, вернусь к началу мысли, завод наш газировки уже работает на всю катушку.
В карбонизаторе при 5 атмосферах углекислота насыщает воду. Вода перед этим проходит через массу фильтров, так что чиста как стеклышко. А вот с бутылками пока проблема. Пытаемся продавать продукт в оловянных кегах. Мол, пейте напитки большой компанией. «Праздник к нам приходит!» И «Разве с полведра напьешься?» Какая потрясающая реклама!
Но за один день я все посмотреть не успел, а потом наступило Рождество. И народные гуляния. Со свистопляскою.
А скоро наступит и Новый год. Посреди адского пекла. «Новый год к нам мчится! Скоро все случиться!… Ждать уже недолго! Скоро будет елка!»
Глава 4
Вот и наступил Новый, 1830 год. Очередной год на пути прогресса и просвещения. Я уже достаточно выздоровел, чтобы выдержать трехдневный путь домой на лошади, но перед тем как покинуть Буэнос-Айрес, все же решил посетить родную «Масорку» и узнать, как продвигается дело о нападении на мою скромную персону. Интересно, знаете ли.
Президент Рохас, наш «товарищ Сталин» успешно контролировал столицу из пригородного Палермо. Его супруга оставалась в семейных поместьях, на хозяйстве. А хозяйство там было обширное, настоящие удельные владения, частная империя, за всем нужен глаз да глаз. И все же сеньора Рохас находила там время и возможность руководить аргентинским НКВД. И решать стратегические вопросы. Надобно заметить, что жена дона Хуана Мануэля Рохаса, не была безусловно злой женщиной, но обладала необычайной склонностью к тонкой интриге. К тому же, с волками жить — по волчьи выть.
В столице же, для контроля над обстановкой, она делегировала полномочия своей сестре. Донне Марии Хосефе Эскурра, свояченице дона Хуана Мануэля Рохаса. Влияние которой стало громадным.
Эта женщина быстро стала играть роль «нашего Берии».
Помните мою классификацию для армии и спецслужб? Так вот в данном случае она не работала. Никакого профессионального выгорания не
Природа, очевидно, совсем не предназначала свояченицу Рохаса для тихих наслаждений семейным счастьем. Сильная жажда деятельности и бешеные политические страсти волновали душу этой женщины, а обстоятельства и некоторые условия ее семейной жизни, в том числе и общественное положение мужа ее сестры, смуты и волнения аргентинского общества, открыли ей обширную арену для действий.
Никогда еще существо без определенных целей и способностей, с очень посредственным умом, не оказывало столь крупных услуг тирану, как эта женщина Рохасу, всегда предоставляя ему случай удовлетворить её собственные капризы. А так же злобу и ярость.
В ее действиях не было особого расчета, она совершала поступки под влиянием искренней страсти, глубокого фанатизма и преданности делу федерации и своему любимому свояку. Она питала какую-то слепую, безумную ненависть к унитариям и была, так сказать, живым воплощением этой страшной эпохи переворотов общественных и частных, созданных диктатурой жестокого генерала Рохаса.
Меня согласились принять 2 января и даже прислали за мной транспорт. В назначенный час желтая коляска, запряженная парой вороных коней, забрала меня из дома сеньора Грасии, крупной рысью проскакала по улицам столицы и остановилась позади площади Сан-Хуана, перед сохранившим былое великолепие домом, ворота которого походили на врата ада, из-за множества изображенных на них красных языков пламени.
Такой вот у местных чекистов своеобразный юмор.
И во дворе и в большом доме, этого аналога нашей Лубянки, кишела куча народа. Чувствовалась, что работа НКВД идет непрерывно и неустанно. Мне пришлось поднять шейный платок, закрыв нижнюю половину лица, чтобы не лишиться чувств от ядреных ароматов, когда я пробирался сквозь толпу негритянок, мулаток, уток, кур и всякой живности.
Здесь же были и нескольких рослых мужчин, одетых с ног до головы в красное, цвет генерала Рохаса, и, судя по их очень подозрительному виду, самой судьбой предназначавшихся для виселицы.
Так как на дворе сейчас было горячее времечко, когда за тюремными заключениями, расстрелами, следовали уже официальные убийства, выполняемые с готовностью Масоркой, куда с большим энтузиазмом вступили шайки набранных правительством отчаянных бандитов. Уголовников, которых с негодованием и презрением отвергли бы даже французские якобинцы, друзья Марата.
Эти мрачные люди, точно вышедшие из ада, вот уже несколько месяцев бродили по столичным улицам, сидели в наших кофейнях, толкались по площадям и даже на священных порогах католических храмов не прятали своих огромных кинжалов. Так называемых Кинжалов Конфедерации.