Аргентинец поневоле 2
Шрифт:
Глава 5
— Они запираются и не высовывают носа на улицу исключительно потому, что не хотят надевать установленного красного федерального знака, — уверенно резанула правду-матку товарищ Мария-Хосефа, — да еще из опасения, что их не обольют дегтем. Что за ребячество?! Я бы гвоздем приколотила им эти знаки к головам, чтобы они не могли их снимать ни дома, ни… Ах, да ведь и вы, Яго, не носите красного знака так, как это требуется.
При этом выпаде черты лица свояченицы диктатора из искусственно
Ну вот, меня же еще и в контрреволюции обвинили. Хватит, уже наносился всех этих красных галстуков в пионерах, значков со знаменем в комсомольцах, и звездочек в пионерах. Уж на старости лет, то мне можно отдохнуть? Ах да! Все забываю, что мы тут только в самом начале пути! Еще не наигрались! Так что я бесстрастно ответил:
— Однако я ношу его, сеньора.
— Да, вы его носите, но так, будто его вовсе нет, так его носят унитаристы. Вы подаете окружающим дурной пример! Льете воду на мельницу врагов. Да я знаю, что вы из Европы, но это не причина, чтобы и вам стать таким же отвратительным, как все они, да, вы носите красную ленточку, но…
— Я его ношу, и это все, что я обязан делать, сеньора, — решительным тоном перебил я оседлавшего любимого конька и сдвинувшейся на этом нашу Фурию Революции. — Давайте перейдем ближе к делу. К моему делу.
Мол, знай свое место. Это не твое собачье дело. Хотя ты и близкая родственница вождя, но и я доверенное лицо Рохаса. Приближенный к телу советник. Ты обеспечиваешь ему власть, но и я могу дать ему большую власть.
В нашей стране контрастов уживается все: слова привета и проклятия, улыбка и злобные гримасы, дружеское рукопожатие и кулак.
И, кажется, что я немного перегнул палку. С женщинами нужно общаться больше с хитростью и лестью, потому что мне ответили:
— А что тут думать? Нападение на Вас конечно дело рук этих гнусных унитариев. И сейчас они пытаются бежать. Чтобы избегнуть рук правосудия. И, этому, конечно, помешать нельзя! Ведь берег так велик!
Странно. Чтобы это услышать, мне не стоило задерживаться в столице, да вдобавок, тащиться сюда. Ну почему всегда органы так увлекаются различной мишурой, диссидентами, но в упор не выполняют своих прямых обязанностей!
— Вы полагаете, что помешать нельзя? — с надеждой спросил я.
— Да, я так думаю.
— Но хоть какие-то шансы их обнаружить и схватить есть?
— Об этом не стоит беспокоиться, их, наверное, скоро разыщут, потому что у нашей полиции огромный опыт в подобных делах. Говорят, что сеньор Викторика обладает положительно гениальными способностями, — настаивала хитрая донья Мария-Хосефа.
Учитывая, что весь личный состав «полицейских орлов» Викторики, на весь огромный город составлял 25 человек, это выглядело как скрытая насмешка. Особенно если учесть, что большинство этих парней давно забили на службу. Переключившись на добывание себе взяток. Мол, сколько не трудись, всегда найдется еще один подонок, затаившийся в тени, готовый нарушить закон.
— А я всегда думал и полагаю, что и в данном случае вы будете несравненно
Мол, пощади, царица! Целую ваши ноги!
— О, в этом вы можете не сомневаться! — подтвердила донья Мария-Хосефа, одной из главных слабостей которой было желание похвастать своими подвигами и покритиковать действия начальника сыскной полиции.
— Я вам верю, потому что это говорите мне вы, — убежденно сказал я, стараясь выпытать секреты этой женщины, — вы, конечно, послали сотню человек за ними в погоню.
— Нет, я просто послала за моим осведомителем, Кордовой, который выдал их, но эта скотина не знает всех имен, тогда я позвала сотрудников, они провели расследование, и вот прямо тут, на пороге, сидит тот, который доставил мне необходимые сведения… вот вы сейчас увидите… Пика-до! — крикнула женщина.
Вошел уже знакомый мне солдат и со шляпой в руке подошел к нам.
— Скажи мне, товарищ Пикадо, что ты можешь мне сказать об омерзительных и диких унитариях, который в ночь с 16 на 17 декабря вероломно напали на товарища Хуареца?
— Я знаю, что у них на теле должно быть несколько меток! — отвечал он со зверским выражением на лице.
Ну, тоже мне открытие. Что все пятеро оставшихся в живых из нападавших серьезно пострадали, я знал и без него. Хотелось бы узнать что-то новенькое.
То, что в органах сильно умных не любят, я уже понял. Пришлось продолжать работать «под дурачка». Выцеживая информацию по капле.
— Я полагаю, что раненые находится теперь на излечении у себя или же в других домах, а потому нет никакой возможности опознать их по ранам, — простецки высказал я свое мнение дилетанта.
Наживка сработала.
— Ах, молодой человек, — воскликнула донья Мария-Хосефа, — ведь эти раны дают мне три разных способа отыскать их!
— Три!
— Да, три, слушайте и учитесь: первый способ — доктора, делающие перевязки, второй — аптеки, доставляющие лекарства, и третий, — дома, в которых внезапно появляются больные, поняли вы теперь?
— Если эти способы вы считаете надежными, то верно они таковы, я же не понимаю, как таким путем можно что-либо узнать.
— У меня есть в запасе и другие, если эти не помогут.
— Еще другие?
— Конечно. По понедельникам у нас на реке большая стирка. Будь прачка унитарка или федералистка, все одно — стирать белье приходится при всех, а я уже приняла необходимые меры!
— Прошло уже полмесяца, так что же удалось узнать? Все тщетно?
— Сейчас! Позовите мне товарища Соломона.
Явился товарищ Соломон. Это был человек лет шестидесяти, высокий и такой толстый, что самый жирный бык из числа тех, которых ежегодно приводят на конкурс для карнавала, показался бы тощим в сравнении с ним. Сын одного из старых испанских лавочников-пульперо в Буэнос-Айресе, он и его брат Хеннаро унаследовали от своего отца пульперию. А так же скромное имя Гонсалеса.