Аргентинец поневоле
Шрифт:
— Ну, где же этот хмырь? — один из аборигенов рывком распахнул дверь туалета и посветил туда, убедившись, что внутри никого нет.
Понятно. Хозяин, зараза! Оправдал свою хитрую рожу. Сдал меня с порохами. Мол, у приезжего целые карманы серебра. Наверняка это кто-то из завсегдатаев, задолжавших хозяину крупную сумму. А так он и в стороне окажется, ни при делах, и долг свой получит. И еще услугу местным уголовникам окажет.
Ловить было нечего, скоро круг поисков расширится и меня обнаружат. Придется выходить. А наверняка у этих придурков имеется оружие. Хотя бы ножи или навахи, с которыми они так ловко управляются. А у меня — голяк. Нет
И кричать, я думаю, бесполезно. Тут кричи не кричи, хоть из кожи вылези, быстро никто ко мне на помощь не прибежит. Никому этого не нужно. Ничего удивительного: мало ли в глухую черную ночь кричат слабые и беззащитные жертвы, попавшие в когтистые лапы безжалостных монстров? У каждого своя участь, и умнее не встревать в чужие судьбы, а заботиться о собственной!
Многолетняя безнаказанность криминальных авторитетов и вольготно чувствующих себя местных группировок сыграют свою роль. А есть большой шанс, что мне поспешат заткнут глотку ножичком. То есть этим я лишь спровоцирую мокруху. А так, глядишь, и разойдемся краями. В конце концов, никто меня тайно на рабовладельческий рынок Афганистана отсюда не вывезет.
Так что я осторожно вышел на всеобщее обозрение.Скромно потупив глаза в стиле «никого не трогаю, починяю примус».
В свете стандартного светильника, которыми в зале были уставлены все столики таверны, я увидел двоих. Не сказал бы что они выглядели как братья или как близнецы, но что-то общее в них угадывалось. Словно они вылупились из одного инкубатора.
Один латинос постарше. На вид лет 30–40. Крепкая коренастая фигура по телосложению напоминала собой напольные часы. Ниже меня на половину ладони, но тяжелее на пару десятков килограмм. Рожа словно высечена из камня. Бороду бреет, но зарос многодневной щетиной по самые глаза. В щетине дорожками явственно выделяются старые ножевые шрамы — там волосы не растут. Короче, на вид, действительно, прожженный уголовник, на котором пробу ставить некуда. Движется словно зону топчет.
Рожа такая, что хочется за квартал обойти: глубокие морщины от необузданных страстей, зловещий прищур желтоватых глаз. Для него убить человека — все равно что трубку выкурить. Даже легче, потому что табак есть не всегда, а дефицита в людях пока не наблюдается. И было ясно: поперек дороги такому лучше не становиться. Одним словом — вор старой школы.
Серьезность его намерений подтверждал сурового вида огромный кремневый пистоль, который он держал в правой руке. Таким только быков валить. При этом и пули не понадобятся, орудуй им как дубиной и будет тебе счастье. Кроме того, за поясом на самом видном месте висел здоровенный кинжал. Такой клинок режет человеческую плоть словно податливое сливочное масло.
Второй уголовник был помоложе. Как говорится и труба пониже и дым пожиже. Латинос лет двадцати, ниже меня на целую ладонь и тяжелее максимум килограмм на пять. Не больше. Морда еще свежая, как попка младенца, даже в чем-то благообразная, без шрамов и татуировок. И без всяких признаков каторжной усталости, плюс аккуратная зализанная назад прическа.
Волосы блестят, как будто он их смазывает маслом или жиром. Бороду или бреет или она пока не растет, из-за сильной примеси индейской крови. При всем при этом, молодец самого простецкого вида выглядел полным дегенератом.
По амплуа — обычный «бык» на подхвате. Парень чистый, не вязаный, но во всяких переделках побывал, руки-ноги и хребты ломать умел только так,
В правой руке на уровне лица он держит светильник, а в левой сжимает солидную наваху. Пока еще сложенную. Такие понимают только позицию силы.
Оба ссыкуна с ходу продемонстрировали мне первобытную агрессию. Что заставляло побеспокоится о сохранности своего черепа, зубов и костей. И это в лучшем случае…
— А вот и лох, который сгибается под тяжестью серебра! — с апломбом, какой Бог дает не каждому урке, обрадованно заявил старший.
При этом его солидный пистоль уставился мне прямо в нос.
— Ничего, сейчас мы тебя облегчим! — по-блатному, чуть гнусавя, продолжил издеваться ворюга, «колотитя понты». — Запомни, гнида, тебе деваться некуда! Хочешь жить, отдашь деньги сам! Давай, по-шустрому, гони бабло! Сечешь?
В это время его молодой подельник по-волчьи радостно оскалил зубы. Демонстрируя, что жизнь удалась. Под конец предьявы он даже одобрительно хмыкнул, как бы подыгрывая бригадиру. Чувствовалось, что эта слаженная команда «портяночников» уже не раз принимала участие в подобных операциях. Сейчас в стране много шелупени отмороженной развелось…
Что же позиции сторон обозначены предельно ясно. Такие моральные уроды, если берут, то берут все. Подчистую.
Вот так всегда! Крутишься, крутишься целыми днями, как в жопу ужаленный, а толку кот наплакал.
Нельзя сказать, чтобы подобный наезд был для меня какой-то новостью. Как говорится: «Нас на подобную туфту не купишь!» Те, кто прожил в России в период «святых девяностых», как правило, готов к любым неожиданностям. Тогда каждый норовил по-шакальи свой кусок урвать. А чаще всего чужой. И в сторонке постоять не получалось. В такой момент не перетопчешься, выдоят насухо. Не отстоишься, когда к твоим карманам со всех сторон тянулись десятки жадных рук. Приходилось бить по рукам. А чаще всего — по голове, так получалось еще надежнее.
Морально я был подкован. Когда я родился в 1969 году, великая амнистия 1953 года была еще у всех на слуху. Да и позже СССР прославился тем, что на душу населения имел самое большое в мире число заключенных. В нашем маленьком городке сидельцев было полно. Бывшие зеки жили на каждой улице, и для детей увидеть отсидевшего заключенного было в миллион раз проще чем пингвина. Особенно, с учетом того, что никаких пингвинов в нашем маленьком зоосаде отродясь не было.
Так что нравы у нас в городке царствовали соответствующие. Простые до безобразия. Общения с крепкими, закаленными людьми, свернувшими на кривую дорожку у меня было выше крыши. Иногда удачное, а чаще всего нет. Так как у нас в ходу были всамделишные, а не книжные пороки: столь же примитивные, простые и жестокие, сколь по своей природе подлинно уродливое зло и грубая, без всякой надуманной интеллигентщины, сила.
Все лучшее — детям. Можно было очень даже просто на ровном месте на улице получить в бубен и умыться кровавыми слезами. Ведь, реальная жизнь далека от внезапных счастливых развязок, которыми изобилуют романы и кинофильмы.
Моральный дух это конечно здорово, но вот технически, чтобы отразить такой наезд у меня имелись некоторые трудности. Конечно, я как и все ребята во дворе следовал за дворовой модой. В моде же постоянно был культ грубой силы и единоборств. А так как в СССР спорт был якобы массовым, то мы скопом записывались в различные спортивные секции. Самбо, дзюдо и в конце даже айкидо.