Аргонавты
Шрифт:
Вся студенистая масса колыхалась, меняла форму - неизменными оставались две цепких руки.
Глупость!
– обернулся Хранитель к Горгию.- Если не отнять меч, она так и будет топтаться до скончания века!
Ему... больно!
– осторожно спросил царевич, видя как гримасничает и растекается розовое существо.
Сейчас проверим!
– невозмутимо ответствовал Хранитель.
Внезапным движением он рассек воздух, лезвие сверкнуло: существо распалось на две половинки, каждая из которых тут же потянулась к блестящему мечу.
Видишь, существо
Однако, глянь сюда!-указал Хранитель на огромнейшую клетку, отличавшуюся от других тем, что прутья были позолочены, причем, только изнутри.
Царевич присмотрелся: вначале ему показалось, что клетка пуста. Но потом различил на полу маленькое серое существо, нечто, смутно похожее на хомяка: надутые щеки и выпирающий животик.
Царевич просунул к пушистому шарику пальцы - и тут же отдернул. Серенький хомячок оставил на коже ровную подковку зубов.
Ну, ты даешь!-рассмеялся Хранитель.- Совать руку к тщеславию - до этого и я бы не додумался!
Но он показался совсем безобидным!-оправдывался юноша, посасывая кровь из ранки. Кожу саднило.
У тщеславия нет размеров!
– отрезал Хранитель.
И, словно услыхав, хомячок начал пухнуть и разрастаться на глазах Стремительно увеличивалась голова, разрастался живот, и тут царевич увидел, что у существа нет глаз там, где бы они должны были бы находиться: мордочка была украшена лишь выпирающими клыками, которые все увеличивались, а пара злых глаз расползалась по брюху животного. Царевич вначале не поверил сам себе, но вскоре убедился, что показавшееся кошмаром - правда. Глаза тщеславия ни секунды не сидели на месте, снуя по телу, которое, между тем, заполнило всю клетку.
Однако по-прежнему казалось: это лишь бычий пузырь, надутый воздухом. Существо раздалось в размерах, но теперь его кожа превратилась в натянутую пленку, до такой степени истончившуюся, что внутри виднелись какие-то копошащиеся твари, похожие на муравьев с крыльями.
Что это?!
– насекомые вдруг накинулись изнутри на тщеславие, прогрызая в коже дырки и выбираясь наружу.
•- Тщеславие, непомерно раздувшись, пожирает само себя!
– Хранитель щелчком отправил обратно в клетку одну из выбравшихся наружу тварей с крыльями.- Разве ты сам не замечал, сколь ревниво относятся гордецы к любому замечанию? Стоит лишь намекнуть, что не так тщеславный индюк и хорош, как он замыкается в себе, перестает здороваться, презрительно кривится при случайной встрече - гордыня сжирает его!
Однако!-сглотнул Горгий.--Эти маленькие демоны, пожалуй, не оставят от родителя ни крошки.
О, нет! Это не в этой клетке!
– отвечал Хранитель.- Вот полюбуйся жадностью, эта-то точно плохо кончит!
Они стояли перед клеткой, в которой с мириадами ручек само с собой дралось диковинное существо. И при этом орало на два голоса:
Это мой нос!
Нет, мой!
Убирайся с моей половины пола!
Это тебе время отправляться в Тартар!
Сейчас
А я тебя!
И существо с новой энергией принялось рвать собственное тело, выдирая клочья шерсти и плоти.
Хранитель приоткрыл дверцу клетки, пинками принуждая жадность умерить аппетит.
Потом, словно дровосек, принялся обрубать множество торчащих из лохматого тела ручек.
Что ты делаешь?
– -поразился Горгий.
Хранитель отрубил последнюю пару и выбрался из
клетки, молвив:
За жадностью только попробуй не догляди: сама себе себя не жалеет!
Как это?
– удивился царевич, наблюдая, как тело пытается брюхом разгрести отрубленные руки на две части.
Хранитель молча усмехнулся. Прошел в глубь помещения, позвав царевича:
А вот поистине прекрасный порок: сластолюбие!
Царевич, плутая в лабиринте клеток, двинулся на
голос. За прутьями решетки скалились, ухмылялись, тянули жадные лапы омерзительные монстры, от которых содрогалась душа, и тело пробивало мелким страхом. Тут были двухглавая ложь и алчное воровство, надменное властолюбие и раболепно извивающая хвост лесть, и еще множество уродцев и монстров.
Юношу охватило омерзение при виде такого скопища чудовищных пороков, и он воскликнул:
Но зачем же ты, Горгий, прячешь их от людей? Вынеси клетки на свет, покажи людям - и люди, содрогнувшись от мерзости этих чудищ, навсегда забудут по-
Хранитель злобно оскалился:
Глупец! То, что ты видишь, лишь малая часть того, что живет меж людей. И ты заблуждаешься, думая, что люди лишь от того порочны, что не знают своих грехов. О, человек много хранит в душе такого, по сравнению с чем мой зверинец - лишь забава!
Но мне-то ты показал!
– отвечал царевич.- И я теперь никогда не смогу, вспоминая эти чудовища, быть ни жадным, ни жестоким, ни тщеславным!
Внезапно перед глазами царевича мелькнула тень. Юноша машинально взмахнул рукой, пальцы смахнули что-то маленькое и легкое. Юноша сделал шаг к Хранителю, но его тут же остановил голос:
Оглянись, несчастный!
Юноша, не понимая, обернулся.
На полу, трепыхая крылышками, дергалась в агонии ночная бабочка. Пыльца осыпалась с крыльев, лапки, переломанные, бессильно пытались поднять отяжелевшее тельце.
Вот видишь,- холодно бросил Хранитель.--Ты только что совершил убийство, нарушил клятву, в своей человеческой гордыне не приметил малое! И все это за время, достаточное лишь для того, чтобы хлопнуть ресницами красотке!
Но я не хотел!
А я разве говорю, что человек порочен нарочно? Нет, все мы приходим в этот мир творить добро, любить и быть любимыми. А походя ломаем чужие судьбы и жизни, вот как этому мотыльку!
И выхода нет?
– в отчаянии юноша попытался поднять насекомое, но лишь еще больше обтрепались легкие прозрачные крылышки.- Я буду ходить по свету, я буду просить людей опомниться!
С чего бы вдруг?
– мрачно глянул Хранитель.- И почему ты вообще думаешь, что сможешь выбраться отсюда?