«Архангелы»
Шрифт:
В Вэлень об «Архангелах» говорили теперь как о брошенном прииске. Никто не верил, что там возобновятся работы.
Но радовались этому немногие — те, кто никак не был связан с «Архангелами»; большинство же с грустью говорили о закрытии самого богатого прииска в Вэлень.
Слышались и такие рассуждения:
— Чего жаловаться! Сколько золота прииск дал! Людям ведь и тем конец приходит!
— Золота дал много, но и расходов потребовал немало, — отвечали им.
Можно было слышать и другие разговоры:
— Не может того быть, чтобы управляющему
— А что тут такого?
— Рудокопы-то у «Архангелов» крепко зарабатывали!
— А сколько еще чертов Прункул клал себе в карман!
— А примарь! Говорят, Докица водит его за нос!
— Обманывать она его всегда обманывала, а теперь плюет — и точка.
— Черт, а не баба!
— А что ты хочешь? Коза через забор, а козочка через дом прыгает. Какая у нее мать была?
— За примаря у меня голова не болит. Получает, что заработал.
— И то правда, мог бы взять себе путную женщину.
— Э, нет, братец. Тогда первую беречь нужно было. Салвина была жена что надо!
— Верно, замечательная была женщина!
— Что толку замаливать грешок, когда в грязи с головы до ног!
Среди разговоров за стаканом вина можно было услышать и другую молву, которая тоже весьма волновала жителей Вэлень.
— Не может того быть!
— А чего?
— Да долги… у управляющего. Говорят, он банку задолжал.
— Ого! А кто не в долгах?
— Да не сотню-другую, говорят, много тысяч.
— Для него и это немного. Говорят, будто банки его поприжали.
— Прижали не прижали, а скоро все его имущество с молотка пойдет.
— Все? И «Архангелы»?
— И «Архангелы», и дома в городе.
— Погоди, погоди, это ты загнул! Кто говорит-то?
— Да Прункул.
— У него даже слюна ядовитая. Не верь ему!
— Трудно поверить! У управляющего три зятя: один доктор, два адвоката. Думаешь они оставят его на позор?
— Правда, правда. Говорят, у доктора денег куры не клюют.
— Еще и инженер есть.
— Какой инженер?
— Сынок.
— Домнул Гица?
— Он самый. Толкуют, скоро приедет замеры проводить.
— У «Архангелов»?
— Да, у «Архангелов».
— Ну, там с золотом тяжеловато.
— Говорят, домнул Гица большой дока в своем деле, и в Словакии все время разведку по приискам ведет.
— Дока не дока, а у «Архангелов» скоро золота не жди!
Словом, так и этак рассуждали рудокопы в Вэлень. Каких только слухов не ходило! Особенно старался Георге Прункул — с его помощью что ни день, то новая молва обегала село. И слух про обмеры Гицы тоже был пущен бывшим компаньоном Родяна. Разумеется, слух был ложный. Прункул после беды, случившейся 27 ноября, не переписывался с Гицей и ничего не мог знать о его планах. Как только Прункул почувствовал, что победа на его стороне, он перестал сообщать инженеру Родяну, каково положение дел на прииске, хотя тот не раз просил его об этом.
Все, что знал Гица о событиях в Вэлень, он знал из писем Эленуцы, а она могла уведомить его лишь о переменах, которые происходили в
Зато Василе Мурэшану примчался в Вэлень спустя три дня после того, как Эленуца отправила письмо. Приехал он поздней ночью, полузамерзший, а на следующее утро, к великой радости Мариоары и Анастасии, раскрасневшаяся от мороза Эленуца появилась на пороге их дома.
Торопясь в дом священника, Эленуца даже не подумала, что родители ее могут узнать, куда она пошла, и рассердиться. У них в доме два дня уже стояла могильная тишина, и когда Эленуца вышла на улицу, ей почудилось, что она воскресла из мертвых. И случись родителям узнать, куда она идет, и запретить ей, она все равно поступила бы наперекор их воле.
Бледный семинарист встретил ее на пороге. Взволнованный, смотрел он на Эленуцу с восторженным изумлением, как на икону. Страдания последнего времени придали домнишоаре Родян очарование неземное. Мариоара, весело щебеча, засуетилась вокруг молодых людей. У нее было тем более легко на сердце, что отца Мурэшану дома не было, а он, как давно уже было примечено, не слишком благосклонно смотрел на взаимную приязнь молодой четы. Грубость управляющего уж и вовсе не пришлась ему по сердцу, ни о каком браке он и слышать не хотел и простил сыну совершённую глупость только тогда, когда тот согласился поехать учителем в Гурень. Надежды свои он возлагал на домнишоару Лауру, дав понять домашним, что был бы рад ввести ее в дом невесткой.
Но в этот день его не было. Его вызвали в епархию, где слушались бракоразводные процессы, а он как-никак был членом духовного суда. Честь большая, да мороз еще больше. Другие-то его коллеги давно были протопопами, один он прозябал простым священником в медвежьем углу.
Однако дома его сейчас не было, и у Мариоары было легко на сердце. Все три девушки немедля подступили к семинаристу с расспросами. Эленуцу будто мановением руки освободили от мучений, мрака и страха, которые одолевали ее в родительском доме. Она расспрашивала Василе о дороге, морозе, путешествии на поезде, о селе Гурень, но больше всего о домнишоаре Лауре. Высокая ли она? Стройная ли?
Беспорядочная беседа длилась довольно долго, и вдруг, словно сговорившись, обе сестры вскочили: Анастасии показалось, что ее зовет мать, а Мариоаре понадобилось что-то сказать служанке.
Оставшись одни, молодые люди сидели не подымая глаз, словно и сказать им было нечего. Потом Василе медленно поднялся, подошел к Эленуце, положил руки ей на плечи, склонился, и губы их встретились. Когда Эленуца подняла трепещущие ресницы, глаза ее были полны слез, грудь тревожно вздымалась; минута — и Эленуца расплачется.