Архипелаг
Шрифт:
— Папа, а Старбак был хороший человек?
— Да, очень. Мягкий, вежливый, умный. Он-то не хотел, чтобы Ахаб гонялся за белым китом.
— Почему?
— Потому что кит — дикое животное, зверь, который думает по-своему, не так, как мы, люди. Да, кит покалечил Ахаба, но ведь он защищался! Это Ахаб сначала хотел поймать кита, верно? Вот кит и укусил его. Старбак думал, что мстить животному — чистое безумие.
— А Ахаб хотел сильно наказать кита?
— Да. Хотя Старбак и говорил ему, что неразумно воевать с природой. Мне кажется, Моби Дик — воплощение Бога, понимаешь? Божественной сущности великой Природы.
—
— Да.
— И покалечила нас?
— Да.
— Но ведь Природа не хотела нас покалечить?
— Нет, конечно, не хотела. Просто Природа живет по своим законам.
— Папа, я боюсь.
— Чего, крошка?
— Я боюсь Природы.
— Не глупи, малышка. Ты сама — часть Природы, как и мы все.
Недалеко от них, устрашающе надув грудь, прохаживается игуана, подбирая крошки, которые бросают ей сидящие за соседним столиком туристы.
Сюзи издает низкий рык.
Игуана замирает, поводит головой, ищет источник опасности. Сюзи готова броситься на нее, устроить кровавую схватку. Гэвин на всякий случай берет ее за ошейник.
— Папа, а если игуана укусит Сюзи, она ее укусит в ответ?
— Конечно.
— Может быть, Ахаб думал, что он тоже кит?
— Нет, но он был изранен, понимаешь, нес в себе много душевной боли. Вот только выместить боль он решил на Моби Дике. Звери тоже дерутся, но по-другому, не так, как люди. Они не хотят обидеть чувства друг друга, просто им нужно выживать. Но Ахаб дал волю своим эмоциям.
— А у Сюзи разве нет эмоций?
Официантка ставит на стол тарелку со свежими булочками, но Оушен не замечает, увлеченная поиском смысла жизни.
— Папа?
— Конечно, у Сюзи есть интеллект, и эмоции тоже есть, как и у дельфинов. Животные могут испытывать боль, страдать, печалиться, иногда даже дуться. Но у них короткая память, они не помнят обид, нанесенных им в детстве, их не обуревает жажда мести.
— Жажда мести?
— Именно она. Давай ешь свои булочки.
Он кидает на нее выразительный взгляд: «Утомила ты меня своими вопросами, замолчи уже и жуй!»
Гэвин отламывает кусок хрустящей корочки и думает о том, сколько боли он сам испытал в жизни. Вспоминает, как однажды, еще до знакомства с Клэр, его бросила женщина, которую он любил, — походя, по телефону. Он тогда рыдал, как ребенок, полгода ходил как в воду опущенный. Может быть, Клэр тоже бросила его, а он и не знает? Его столько раз отвергали, может, поэтому он построил свой дом-крепость, но и его разрушила волна… А в ответ он снова строит стену, еще выше. Но невозможно отгородиться от горя, от боли. Нет понятия «безопасная жизнь», «надежная работа». Он и сейчас не знает, как залатать дыры, заделать трещины, как избежать наводнений, белых китов, капризов природы, способных поранить, искалечить или вообще убить.
После завтрака они идут гулять по Ораньестаду. Из всех магазинов звучит ритмичная музыка калипсо, улицы уставлены карамельного цвета голландскими домиками с барочными фасадами, а в магазинах продают белоснежные летние платья. И снова звучит креольский говор вперемешку с папьяменто — и этот остров, который когда-то захватили голландцы, в череде веков выплавил собственный стиль.
Они заходят в магазин, где Оушен в качестве елки выбирает краснолистное растение в горшке.
Около марины при входе в морскую лавку висит большой щит с объявлениями о наборе команды на катера и яхты. Гэвин подходит ближе, начинает читать. Большинство объявлений написано очень давно. Он ставит пакеты на землю, в задумчивости чешет бороду. Ему уже приходила в голову мысль о помощнике — когда они только прибыли на острова Эй-Би-Си. От Арубы до Картахены идти далеко, этот переход известен своей сложностью. Ветры сильные, дуют с разных сторон, на широтах чуть севернее Колумбии свиваются в миниатюрные вихри. Дальше — Колумбия, печально знаменитая пиратскими рейдами. Если они и дальше пойдут на запад, им придется пробыть в открытом море дня три, не меньше. Пока они перепрыгивали с острова на остров, иногда позволяя себе ночной переход, все было нормально. Оушен могла спокойно спать внизу, они шли по гладкому, добродушному морю, от порта к порту, без происшествий, исключая разве что Маргариту.
— Погоди-ка, ду-ду, — говорит он, шаря в карманах.
Находит маленькую записную книжку, достает из бумажника любимую ручку, быстро пишет объявление:
Отправляюсь на Картахену в течение следующей недели или двух. Одинокий шкипер с ребенком и собакой на борту. Ищу команду / ночную смену для трех дней открытого плавания. Яхта «Романи», стоит на причале напротив казино.
Он прикрепляет свое объявление прямо в центре щита.
— Папа, ты что написал?
— Объявление.
— Зачем?
— Нам нужна помощь, если мы собираемся и дальше идти на запад.
— Какая помощь?
— Еще один моряк, вроде меня.
— На нашей яхте?
— Да, он будет нашим гостем. Всего на три дня. Это будет весело, правда?
— Я не люблю гостей.
— Он нам пригодится.
— Тогда хотя бы пусть этот гость будет не таким большим, как ты.
— Хорошо, колбаска, постараюсь найти для тебя маленького морячка.
Они бредут сквозь аркаду магазинчиков, когда в небе раздается громкий треск, сопровождаемый низким грозовым ворчанием. Сюзи жалобно скулит, и Гэвин берет Оушен за руку.
— Пошли скорее, — торопит он, и они бегут по траве на причал, по которому уже барабанят капли дождя.
Не успевают они укрыться на «Романи», как небеса разверзаются, проливаются сплошной стеной ливня, разворачивающего небесные складки как бесконечные отрезы серебряного шелка. Он поднимает на мокрую палубу сначала Оушен, потом Сюзи, затем и сам перепрыгивает через перила, с удивлением отмечая, что теперь делает это с легкостью.
Они укрываются в кают-компании, насквозь пропахшей мокрой псиной и сырным соусом. Гэвин ставит чайник, начинает распаковывать пакеты, расставляя продукты по полкам и шкафчикам. Насквозь мокрые Сюзи и Оушен сидят рядышком, наблюдая за ним с одинаковым ожиданием в глазах. Он растирает их одним полотенцем, обе как будто одинаково виляют ему хвостиком. По крыше барабанит дождь, не хуже чем в Порт-оф-Спейне. Такой же дождь, как тот, что разрушил их дом, сплошным потоком льет с неба.