Архипелаг
Шрифт:
— Нет! — Гэвин выдергивает дочь из воды, прижимает к груди.
— Аааааа! — Она поднимает руку, в ужасе глядя на свой окровавленный палец.
— Вы что, идиот?! — кричит он голландцу. — Не знаете, что рыб кормить нельзя? Это же дикие создания, дикие, понимаете? Оставьте их в покое!
Голландец растерянно смотрит на него.
— Это же просто рыбки… — мямлит он.
«Боже, дай мне сил!» — Гэвин неуклюже выбирается на берег, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на голландца с кулаками. У него на руках заплаканная Оушен причитает: «Больно, мамочка!»
Добравшись до своего места, сбрасывает
— Ну что, ду-ду, уже не так больно?
Она кивает, но ее личико все еще дрожит от слез и испуга.
— Папа, что случилось с теми рыбками?
— Они стали жадными. Рыб не следует кормить бананами и сыром, любовь моя.
— Папа, я же не знала.
— Ничего страшного, конечно ты не знала. Но, наверное, нам лучше уехать.
Оушен кивает, вопросы роятся на ее лице. Она снова пытается понять, как устроена жизнь, и снова он не может ей помочь. Гэвин прижимает к себе дочку, впервые после отъезда из Тринидада жалея, что рядом нет жены, его спокойной разумной половинки. У Клэр были ответы на все вопросы. Сейчас она быстро разобралась бы в ситуации, растолковав им обоим непонятное.
Они возвращаются назад вдоль восточного побережья. У всех островов А.В.C. одинаковая береговая линия — изрезанная недружелюбным морем, неспокойным, грозящим им белыми шапками на волнах. Земля на этом безлюдном побережье Арубы состоит из твердых вулканических пород, в которых вода промыла арки и пещеры. Суровое море даже вырезало в скалах естественные мосты, они как раз проезжают мимо одной такой обрушившейся ажурной конструкции. На каждом из островов присутствует эта двойственность — гламурный карибский запад противостоит дикому, суровому востоку. С одной стороны — пляжи, туристы и сноркелинг, с другой — засасывающие водовороты и острые камни.
Он думает о Клэр, ее нелюбви к воде, бледной коже и морской болезни, ее естественном стремлении оставаться на суше. Сейчас он вернулся в свою стихию, — но только потому, что она первая улизнула в неведомую страну, погрузилась в себя. А ведь он прекрасно помнит, почему когда-то бросил море, дававшее ему непередаваемое ощущение близости к стихии: чтобы быть с ней. С его приземленной, крепко стоящей на ногах Клэр, рожденной быть матерью.
Он начинает замечать странные каменные конструкции, раскиданные вдоль всего побережья. Десятки плоских камней уложены друг на друга, как тотемные столбы. Эти сооружения явно рукотворные, они напоминают каменные замки, которые мог бы построить ребенок или чертенок — ночью, из озорства. Некоторое время они с удивлением рассматривают эти удивительные сооружения, чернеющие на фоне бурного моря, и в конце концов, увидев у изгиба дороги мужчину с тачкой, копающего землю недалеко от своего пикапа, останавливаются.
— Простите, можно вас на минутку? — Гэвин высовывает голову в окошко.
Мужчина поворачивается к нему, вытирает пот со лба.
— Извините, что отвлекаю. Мы не местные… Просто нам стало интересно, что это за каменные замки?
— Какие еще замки?
— Я имею в виду странные нагромождения камней, расставленные по всему побережью.
— Ах, эти! — Мужчина машет рукой. — Это туристы строят.
— Зачем?
— Их привозят сюда на автобусах, рассказывают, что на Арубе такая традиция.
— Строить каменные замки?
—
— Это что, местная шутка?
— Точно.
Гэвин смеется. Действительно смешно. Поделом этим набитым деньгами богатеям, приплывающим из Америки на огромных лайнерах!
Они едут дальше мимо заброшенного золотого прииска, крошечной часовни на берегу моря, въезжают в бедняцкий квартал. Дворы здесь — настоящие помойки, видно, семьи тащат в дом что ни попадя. В одном дворе стоит явно украденный из магазина манекен, одетый в белую мини-юбку и красную бархатную накидку с капюшоном, видимо изображающий Санта-Клауса. Рядом, среди разросшихся кактусов, с которых свисают елочные игрушки, устроена настоящая сцена Рождества, украшенная высохшими коричневыми банановыми листьями и пластмассовыми фигурками. Ряд пластмассовых пупсов, одетых в накидки из малиновой и фиолетовой фольги, охраняет ворота.
— Папа, остановись, пожалуйста! — просит Оушен.
— Конечно.
Девочка с трепетом оглядывает странный дом.
— Мы сюда переезжать не будем! — на всякий случай твердо заявляет Гэвин.
— Папа, кто здесь живет?
— Люди.
— Американцы?
— Нет.
— А кто тогда?
— Наверное, свободные художники. Или те, у кого крышу совсем снесло.
— Когда я вырасту, у меня будет такой дом.
— Когда заведешь себе бойфренда?
— Да. Мои бойфренды тоже будут стоять на улице. В таких же красивых костюмчиках.
— Что, все?
Оушен смеется:
— Да, все.
— Сколько же бойфрендов ты заведешь?
— Десять.
— Зараз?
— Да.
— И ты нарядишь их в костюмы и поставишь на улице возле дома?
— Да.
Он фотографирует ее рядом с манекеном в короткой юбке. Оушен шесть с половиной лет, но она уже выработала жизненную программу. Она станет королевой собственного царства, поселит во дворе женихов в униформе из цветной фольги.
— Ладно, нам пора домой, русалка.
— На яхту?
— Да.
— Я люблю нашу яхточку, папа.
— Я рад. Но нам надо хорошенько прибраться до приезда нового члена команды.
— Фиби?
— Да.
— Она мне нравится, папа.
— Мне тоже.
— Она настоящий моряк?
— Да.
— И у нее татушки. Мама не сделала бы себе татушки.
— Никогда в жизни не стала бы.
— Интересно, у Фиби есть мама?
— Полагаю, ты сама сможешь ее спросить об этом.
Они возвращаются в марину под вечер — небо уже стало жемчужно-серым, яхты качаются на волнах, как пеликаны. Невдалеке выстроились в ряд машины, на номерном знаке каждой — приписка: «Один счастливый остров». Но ему не было хорошо на Арубе, этом острове перекормленных рыб.
Скоро они выйдут в открытое синее море, направятся в сторону Южной Америки. На этот раз их цель — Колумбия, бывшая испанская колония, а не голландская, и не остров, а материк, но история схожа: старый мир когда-то вторгся и сюда. Проживавших в стране индейцев тоже застигли врасплох, перебили, захватили, поработили. Поэтому ему надо опасаться не только сложностей перехода, но и местного населения.
Южная Америка находилась под игом рабства долгое время, ее коренные жители до сих пор несут в себе боль. Народ не может оправиться от бесконечных пыток и унижений всего за сто лет. Полное выздоровление наступит еще очень нескоро. Такова история всего Карибского бассейна.