Архив шевалье
Шрифт:
– Тот самый, Николай Геннадьевич! Назначен две недели назад… Наш думский Комитет по международным делам его кандидатуру согласовал.
– Странно! – удивился председатель. – Как же это прошло мимо меня… Ведь на него вместе с этим, как его… Дьяковым было уголовное дело заведено. Что-то связанное с незаконной приватизацией земли в Подмосковье.
– Закрыли дело… – Каленин вздохнул, давая понять, что он этого решения не одобряет. – Скорочкина послом в Германию определили, а Дьяков снова преподает. Из политики ушел окончательно. Говорят, стал очень богатым человеком…
– А
– Даже не знаю, как ответить. – Каленин привычным движением сдвинул со лба редкую челку и завистливо посмотрел на густую, черную как смоль шевелюру шефа. – Бруно Мессер – это нацистский преступник. Официально считается погибшим в авиакатастрофе в 1945 году. Но он инсценировал свою гибель и вовсе не погиб. Он и некто Арнольд Янович Рейльян, высланный в 1986 году из СССР за антисоветскую деятельность, – это одно и то же лицо. Есть также сведения, что у этого человека было еще одно имя: Бруно Майсснер.
– Серьезный персонаж! – задумчиво произнес председатель. – И на что же намекает автор записки? С этим Мессером случилось что-то необычное?
– С Мессером – не знаю, а вот Рейльян скончался в 2003 году в Кёльне. По официальной версии он повесился.
– Повесился? Сколько же ему было – лет восемьдесят?
– Восемьдесят первый шел.
– Вот я и говорю, в таком почтенном возрасте редко покидают этот мир таким способом…
– В том-то и дело, что Мессер… или Рейльян, умер странной смертью. Его смерть стала зеркальным отражением гибели другого человека – того самого доктора Шевалье, с именем которого и связывают упомянутый в записке архив. Мессер повесился, как и доктор, на трубе отопления, день в день ровно через восемнадцать лет. Но самое примечательное – мне об этом написал один немецкий полицейский, лейтенант Фрюллинг, – у Мессера – Рейльяна, так же как у Шевалье, были обожжены обе ладони!
– То есть?…
– То есть его убили! И убил его человек, который хорошо знал всю историю с этим доктором и архивом. И в наказание убил Мессера так же, как тот в свое время убил доктора Шевалье. Много лет назад один человек в разговоре со мной предсказал, что Мессер умрет именно так!..
– Кто же этот провидец?
– Профессор Адольф Якобсен! Он всю жизнь искал нацистских преступников, в том числе при помощи архива Шевалье.
– Так, значит, архив Шевалье существует? – вскинул почти брежневские брови Карасев.
– Я держал его в руках! Но, думаю, теперь, после того как он оказался в руках немецкой полиции, мы его больше никогда не увидим. Не станут немцы им делиться.
– Ладно… Давайте-ка позже покумекаем на эту тему. Сейчас мне пора: совещание в Кремле…
…Каленин закрыл поплотнее шторы и включил на полную мощь кондиционер. Майская жара была такой удушающей силы, что пробивала все преграды и, казалось, нет от нее спасения даже за толстенными стенами здания на Охотном Ряду.
…Раздалась мягкая трель селекторной связи, и Каленин услышал голос секретаря приемной председателя.
– Беркас Сергеевич! Вас Грачев спрашивает – начальник службы
– Беркас Сергеевич! Тут внизу какой-то чудак… сейчас гляну фамилию. – Грачев сделал паузу. – …Игнатов его фамилия, обещает теракт и требует встречи с председателем. Говорит, люди погибнут.
– Что за чушь? – удивился Каленин. – У него есть какая-то информация?
– В том-то и дело: он говорит, что якобы сам все организовал. Говорит, что он генерал КГБ в отставке. На психа не похож.
– Ну и сдайте его куда надо. Там разберутся.
– Я тоже так думаю, – торопливо согласился Грачев, испытывая облегчение, оттого что ему не придется заниматься экс-чекистом. – Он тут нас пугает, говорит, что времени уже не осталось. Врет, наверное.
– А если не врет? – вдруг спросил Каленин. – Как, вы сказали, его фамилия, Игнатов?
– Так точно!
– Давайте сделаем так: вы вызывайте людей с Лубянки, им тут два шага пройти, а генерала проведите в мой кабинет. Пусть кто-то из ваших рядом со мной побудет на тот случай, если этот субъект вознамерится испытать на мне какой-нибудь секретный способ ликвидации российских чиновников.
Через пять минут Каленин услышал, как зашумели створки лифта на шестом этаже, на котором недалеко от председательского кабинета размещалась его двушка. Затем послышалось какое-то движение в приемной и, наконец, после небольшой паузы дверь кабинета открылась. Появившийся в проеме прапорщик из службы охраны Госдумы спросил:
– Разрешите?
За его спиной Каленин увидел расчерченное морщинами лицо мужчины, который на целую голову был выше прапорщика. Каленин указал посетителю на стул, стоявший по другую сторону стола, а прапорщика попросил:
– Останьтесь!
Тот закрыл дверь, повернулся к ней спиной и принял позу, знакомую Каленину по американским боевикам: крепкие коротковатые ноги расставлены на ширину плеч, носки ботинок чуть-чуть внутрь, крупные кисти рук висят поверх автомата, на лице деланное равнодушие к происходящему, хотя в действительности прапорщика буквально распирало от ощущения своей причастности к чему-то очень важному.
Игнатов сел на стул и тут же, не дожидаясь вопросов, спросил сам:
– Судя по всему, с председателем мне поговорить не удастся?
– Его нет в Думе, – ответил Каленин, разглядывая необычного визитера. – Поэтому, если у вас действительно важная информация, вы можете сообщить ее мне. Если она того заслуживает, я немедленно доложу председателю.
Отставной генерал также внимательно изучал собеседника. Он с дотошностью опытного физиономиста отметил наличие ранних залысин, скрываемых редкой челкой необычного платинового цвета – видимо, от смешения природной белобрысости с недавно появившейся сединой, серые глаза с пушистыми ресницами на безбровом лице, украшенном редкими и нелепыми веснушками. «Примерно сорок лет, – фиксировал он, – руки пианиста или скрипача. Недавно начал полнеть, так как пиджак новый, но тесноват. Службист! Пиджак не снимает даже в такую лютую жару. Совсем как я…»