Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Заметано, — согласился Эбинизер.
— О’кей, — кивнул Кинкейд. — Вопросы есть?
— Есть, — поднял руку я. — Почему хот-доги продаются в упаковках по десять штук, а булочки для хот-догов — только по восемь?
Все молча смотрели на меня. Нет, блин, мне точно стоит уйти из чародеев и заняться уличной клоунадой.
Вместо этого я взял игрушечный пистолет в правую руку, посох в левую и вздохнул.
— Пошли.
Глава тридцать первая
Я подогнал
— Вы двое выходите первыми, — сказал я. — Уверен: кто бы ни работал на вампов, они сразу узнают меня — хотя бы по описанию. Ну, Мёрфи они тоже узнать могут, но она, по крайней мере, переодета. Это должно усыпить их внимание на время, которое потребуется, чтобы вывести из здания посторонних.
— И как я должен это сделать? — поинтересовался Кинкейд.
— Блин-тарарам, это вы у нас великий спец по безопасности. За что я вам плачу? — раздраженно буркнул я. — Мёрф, сколько времени положено на реагирование в этом районе?
— Это гангстерская территория. Официально положено шесть минут. На деле, скорее, десять-пятнадцать. Возможно, больше.
— Значит, будем считать, шесть или семь минут на все про все с минуты, когда кто-нибудь позвонит в полицию по поводу бешеных собак и стрельбы, — сказал я. — Чем дольше они не приедут, тем лучше. Значит, постарайтесь уговорить их тихо и гладко, Кинкейд.
— Нет вопроса, — хмыкнул Кинкейд и прислонил свою пику к панели торпедо. — Пошли.
Мерфи опустила обрез, спрятав его под курткой и следом за Кинкейдом вошла в здание. Я остался ждать, решив войти в дом через минуту, если ничего не услышу. Я начал считать до шестидесяти.
На счет сорок четыре дверь отворилась, и из нее вышли нетвердой походкой двое оборванных мужчин и трое не менее оборванных женщин — не старых, но изрядно побитых жизнью.
— Я же сказал, это ненадолго, — послышался жизнерадостный голос Кинкейда, в котором на этот раз явственно звучали нотки чикагского говора. Он вышел следом за оборванцами — ни дать, ни взять пастух, погоняющий своих овец. — Возможно, это просто датчик неисправный. Как только парни из газовой компании проверят подвал и удостоверятся, что никакой опасности нет, мы за все заплатим. Час, не больше.
— А где Билл? — визгливо спросила одна из женщин. — Билл, парень из Красного Креста. Ты не Билл.
— Отпуск, — ухмыльнулся Кинкейд. Хорошая у него была улыбка, добрая, белозубая… вот только глаз она не касалась. Глаза оставались ледяными, невозмутимыми. Он сунул руку в окно машины и достал свое оружие. Женщина покосилась на его лицо, на пику, вжала голову в плечи и поспешила прочь от приюта. Остальные последовали за ней, возмущенно бормоча что-то, словно вспугнутый выводок куропаток.
Я вошел, и Кинкейд закрыл за нами дверь. Вестибюль походил скорее на охраняемую проходную: небольшое помещение, пара стульев, крепкая, обитая железом дверь и пост охранника с зарешеченным
Я подошел к ней. Следующее помещение размерами напоминало небольшой кафетерий. Казенного вида, крашеные стены поросли в одном углу какой-то прозрачной, слизистой плесенью. У ближней стены стояло шестеро мужчин в обычных деловых костюмах, и Мёрфи держала их на мушке обреза.
Им полагалось бояться. Ничего такого. Они просто стояли с пустыми глазами, с телячьей покорностью на лицах.
— Гарри, — окликнула она меня. — Кинкейд сказал, нам нельзя отпускать их, пока мы не удостоверимся, что они не представляют собой опасности.
— Угу, — буркнул я. С учетом предстоящего насилия, мне отчаянно не хотелось оставлять за спиной таких вот зомби, пялившихся в никуда — но это все же было лучше, чем иметь за спиной какого-нибудь кровожадного ренфилда. На мгновение я зажмурился, сосредотачиваясь. Черт, на свете куча других вещей, которые я предпочел бы сделать вместо того, чтобы вглядываться Внутренним Зрением в жертв Черной Коллегии, но и времени ни на что другое у нас не оставалось.
Я открыл глаза и Вгляделся в стоявших у стены.
Не знаю, приходилось ли вам видеть, как убивают овцу, чтобы снять с нее шкуру. Этот процесс не из очень быстрых, но и не избыточно жестоким его не назовешь. Овцу заставляют лечь набок и закрывают ей глаза. Она лежит так, не сопротивляясь; пастух берет острый нож и резко проводит им по ее горлу. Овца дергается от неожиданности, но ее даже не нужно особенно удерживать. Так, чуть-чуть придержать. Только кровью очень пахнет. А потом животное затихает в его руках. Просто истекает кровью.
Когда вы видите это в первый раз, это кажется неестественным, нереальным: таков контраст между яркой, густой кровью и покорностью животного. Крови очень много. Она вытекает на землю, впитываясь в песок или опилки. Она пачкает шерсть на груди у животного, у него на ногах. Иногда немного крови вытекает из овечьего носа, и последние выдохи его идут красными пузырями.
Овца может еще дернуться раз или два, но все происходит безмолвно, да и рывки эти вялые, пассивные какие-то. Овца просто лежит, затихая, и через несколько минут — неспешных минут — она умирает.
Вот такими они предстали перед моим Внутренним Взглядом — люди, которых вампиры обратили в лишенных разума рабов. Они стояли тихо, расслабленно, ни о чем не думая. Подобно овцам, их лишили зрения, возможности видеть истину. Подобно овцам, они не делали попыток бежать или сопротивляться. Подобно овцам, их держали ради какой-то надобности — как пищу, скорее всего, которая лучше всего сохраняется живой. Я Видел их, беззащитных, избитых, в перепачканных кровью костюмах, а чья-то сильная рука удерживала их лежащими.