Архивы Конгрегации 2
Шрифт:
— Цецилия Куатемок, вы обвиняетесь в лжесвидетельствовании. Но это согласно законам мирским. Хуже того, согласно законам Божиим, вы обвиняетесь в том, что плюете в руку, окормляющую вас благом. И если за первое вам грозит… — он строго взглянул на упавшую на колени Цецилию, и что-то дрогнуло в уголке губ, — …грозит, значит, серьезный штраф и месяц общественных работ, то по второму вам придется отвечать не перед нами. А перед Ним, — палец поднялся к потолку, — потом перед оболганным человеком и далее перед самой собой. Что гораздо, гораздо сложнее.
— Я же не зна-а-ала… — продолжала рыдать ацтланка. — Yo no sabia…
Тем не менее, видно было, что наложенная
***
Черный инквизиторский «Форд» медленно полз вдоль тротуара. Периодически из-за опущенного с пассажирской стороны стекла высовывалась белобрысая голова. Голова зверски двигала носом-картошкой, раскрывала рот и что-то орала. Шедший по тротуару и очевидно бывший объектом этого странного преследования человек в черном же инквизиторском плаще практически не реагировал. Он курил.
Наконец Пятидесятая Вестштрассе закончилась. Клаус перешел Двенадцатую Аллее, поймав паузу между сновавшими по набережной автомобилями, и направился к пирсам. Отто, ругаясь и давя клаксон, повернул следом, выдернул ключи из замка и рванул туда же.
— Что на тебя нашло? — без обиняков перешел он к допросу, когда оба достигли перил со стороны Худсона. — Какая стрига тебя укусила? Слушай, я все понимаю, субординация, да. Но неужели за столько лет мы с тобой…
— Отто, — в голосе инквизитора звучало нечто такое, что помощник осекся и округлил глаза. — Отто, дорогой… — свист воздуха, втянутого сквозь зубы. — Именно что «столько лет». И вот… — Клаус передернул плечами, — …накатило. Я никому и никогда не говорил. А сегодня…
«Дорогой Отто» отвесил челюсть, но слушал внимательно, ловя взглядом малейшие мимические движения товарища. Тот продолжал, закуривая в который уж раз:
— Мы ведь имеем цель в жизни, верно? Большую, значит, важную, нужную цель. Мы боремся с очевидным злом — как в человеке, так и вовне его.
— Ты называешь этих тварей людьми? — не выдержал помощник. — Сотрудничать с демонами, с иными сущностями…
— Нельзя дегуманизировать врага, это мерзейшее из искушений, — сверкнул глазами Клаус, но тут же опять сник. — Да, мы должны помнить, что раскаявшийся грешник ценнее мертвого. Но, знаешь, когда я сталкиваюсь с такими вот цецилиями… Они же искренне считают, что стучать на соседей по любому чиху — это, значит, тоже во благо. А бедолага Шварц сейчас, наверное, заливает слезами бабкин сундук в поисках корня валерианы. Стоит ли наша работа того?
Он помолчал, потом достал из кобуры револьвер и, вытянув руку, полюбовался оружием.
— «Гнев Божий». Кто-то из моих предков решил, что сие есть карающая длань Господня. А мне порой хочется размахнуться — и выкинуть все это в Худсон… — он изобразил движение, так, что Отто аж дернулся, пытаясь предупредить бросок. Но револьвер всего лишь описал короткую дугу и вернулся обратно в кобуру.
— Иногда я беру ручку, беру бумагу и пишу письмо брату: «Дорогой Манфред, как там небо?» Потом сминаю лист и сжигаю в пепельнице. Помнишь, ты еще сказал о слове, обращенном к Нему? А владением оным — принесло ли оно благо самой Куатемок? Быть может, не умей она царапать слова по бумаге, искус донести на безобидную, милую девушку был бы не так велик? Ведь конверт и чернила — это гораздо, гораздо проще, чем, значит, сказать в лицо и при свидетелях.
— Что-то ты ерунду какую-то несешь, — решительно прорычал помощник, придвигаясь ближе и неловко обнимая старшего по званию за плечи. Тот
— Не передразнивай, — усмехнулся Клаус, пряча глаза и аккуратно высвобождаясь из-под руки товарища. — Да, немного устал. Бывает. Минутная слабость. Наверное, тоже искушение, посланное во испытание, — он секунду помедлил и добавил, — значит.
Оба расхохотались. И в этот момент, когда, казалось бы, между двумя мужчинами, так долго служившими бок о бок, наконец возникла какая-то простая душевность и человечная теплота, издалека донесся чаячий выкрик сирены. И это был не полицайский сигнал.
Развернувшись, Клаус бросился к машине. Отто не отставал, но первым к черному авто подкатил взрыкивающий мотоциклет. Тоже черный. И с мрачным черным курьер-адъютантом на сиденье.
— У нас побег, — выплюнул тот, стянув шарф. — Зондерваген, в котором перевозили Магду, вскрыт и брошен в районе Хинаштадта. Выжил один из экспертов: говорит, ведьма скинула оковы за пару секунд до нападения извне. Всех оглушила, дальше он не помнит. Патрульные видели автомобиль нападавших на Брайтвеге — наверняка к мосту Георга прорываются. Преследуем.
— А, — расслабился помощник, — ловите, ловите. Не все же нам с Клаусом за ней гоняться. Сами упустили, сами и расхлебывайте, идиоты.
Тишина, нарушаемая лишь гудками пароходов с Худсона, была такой режущей, что Отто закрутил головой в непонимании.
— Что? Ну не мы же за ней рванем? Есть штормтруппен, есть полицайамт… Два усталых опера погоды не сделают!
— Я усталый опер, — Клаус обошел машину и протянул руку за ключами. — Ты усталый помощник опера. Поехали. Магда — наше дело, а я никогда не оставляю дела незавершенными. Есть еще, значит, такое слово: ответственность.
На этот раз в реве «Фау-восьмерки» было торжество. И предвкушение.
***
Черный «Форд» пер по автобану Хайнриха Худсона, взрывая плотный, насыщенный выхлопными газами воздух Манхаттана и распугивая попадающиеся по пути легковушки. Грузовики держались увереннее, но тоже принимали в стороны, уступая дорогу. За «Фордом» некоторое время следовал назойливый мотоциклет, но после Флюсзайте-парка свернул на Семьдесят Девятую и понесся по своим делам.
Отто уперся коленом в приборную панель, чтобы не так мотало, и водил крепким пальцем по карте, сложенной до размеров планшета.
— Хорошо бы еще знать, где конкретно эта паскуда сейчас… — он выглянул в окно, словно надеясь прозреть цель сквозь бетон и кирпич. — Вот придумали бы наши технари что-то вроде функрефлектора, по которому пилоты ориентируются!
Не отрываясь от вождения, Клаус протянул руку назад, между сидений, и похлопал по темному ящику, установленному в обитой поролоном нише. Помощник тоже похлопал — себя ладонью по лбу.
— Кретин! Вот потому всю жизнь и проторчу в младших чинах, — поток самокритики прервался, когда из-под откинутой крышки была вытянута знакомая эбонитовая трубка. — Халло! Халло! Ротберг на связи! Отто Ротберг! Да что ж там у вас так хрипит… Дай мне полицайский канал! Преследуем беглецов, где их видели крайний раз? Крайний раз, твою налево, что неясно-то?! Гаупту нажалуюсь, спалит к чертям… А! А!!! Все, понял, молодцы! — прикрыв микрофон, Отто сбавил тон. — Так и пилят по Брайтвегу. Девяностую проехали полминуты как.