Арифметика подлости
Шрифт:
На том и отключился.
Зато Ольга в эту ночь так и не заснула. Какой сон, когда столько всего нужно обдумать! Платье — в первую очередь: она должна выглядеть шикарно! Где праздновать свадьбу? Кого приглашать? О том, кого брать свидетельницей, долго не размышляла: естественно Маринку.
Едва дождалась утра — так хотелось поделиться радостью со всем светом. В первую очередь с Казанцевой.
— Я замуж выхожу! — огорошила подругу, не успев поздороваться. — Ты свидетельница!
***
Ольгино личико светилось не просто
Маринку шокировало не столько неожиданное известие, сколько нездоровый восторг. Ей казалось, в такую минуту человек должен сиять от счастья. А в Ольгиных глазах проступал азарт охотника, заманившего в сети крупную добычу. И ничего, хотя бы отдаленно напоминающего обыкновенное женское счастье.
Помимо воли не удержалась от сарказма:
— Кого осчастливила?
— Обижаешь! Кого я 'окучивала' полгода? Ну ты что, подруга?
— Неужто самого Кебу раскрутила? Ну, даешь! И как тебе удалось его уговорить?
Что заставило ее это сказать? Не хотелось думать, что она самым банальным образом завидует Ольге: у той, вон, не только куча ухажеров, но и муж скоро появится. А Маринка все одна да одна, сколько ж можно?
И вовсе она не завидует! Просто… Вот этот Ольгин охотничий инстинкт, вечный ее сексуальный голод, поклонение любому мужику аки божеству только за то, что у того 'лишний палец' имеется — не то что в голове не укладывалось: претило это ей, царапало. Ну да, всем хочется любви, всем мечтается. Но не так же рьяно идти к мечте! Практически насиловать каждого встречного мужика.
Однако поди ж ты — на практике выходит, что Ольгин радикальный метод куда действеннее Маринкиного пассивного выжидания звездного часа. Может, ей не осуждать подругу нужно, а пример с нее брать? Может и так. Но удержаться все же не смогла — обида вырвалась наружу. Обида на безголовых мужиков, слетающихся на Конакову как на мед и не замечающих ее порченности. Обида на Ольгу, насмешливо обзывающую Маринку 'отпугивающим элементом'.
Ольга не обиделась. Скорее, возмутилась:
— Ты базар-то фильтруй. Как это 'я уговорила'? Да ты что?! Он меня уговорил! Он меня уже три месяца уговаривал, ну а вчера я сдалась. Знаешь, так просил, так просил! Такое вытворял, паразит! Ну, в самый ответственный момент я и не выдержала — слаба, каюсь. Хотела еще полгодика помучить, да сил не осталось — извел меня своими приставаниями. Ненасытный, сволочь, но такой сладкий!
От приятных воспоминаний Ольга зажмурилась. На лице засияла глупейшая из всех ее улыбок — похотливая, порочная.
— Ой, Маринка! — почти застонала в экстазе. — Ты и представить не можешь, какой мужик! Я от него просто тащусь. Ты-то знаешь: я ничего серьезного с ним не планировала — он ведь совершенно не в моем вкусе. А вот как в постель меня, сволочь, затащил, тут я и плюнула на все свои вкусы. Вкуснее его в жизни ничего не пробовала! Тааакой фантазёоор! А-баль-деть!
Марина с трудом удержалась, чтобы в очередной раз не подколоть собеседницу: как же, как же. И серьезного не планировала, и в постель не она его, а он ее затянул. Аха, помимо ее воли! Это пусть кому другому расскажет, но не Маринке: кому Ольга плакалась два месяца, что физрук на ее призывы не откликается?
Похоть
— Наконец-то не надо будет прятаться от матушки! Теперь я смогу с ним трахаться хоть в материной квартире. Представляешь, кайф какой — он мой круглосуточно, в любое время дня и ночи! Хоть затрахайся. Такой сладкий — и весь мой!
Даже сейчас, в счастливейший, казалось бы, момент своей жизни, Ольга снова и снова говорила об одном. Маринку передернуло от неприязни. Или зависти? Да нет, чему завидовать? Что урвала Кебу? Этот переходный красный вымпел? Всеобщее достояние 'педульки'?! Да ей только посочувствовать можно, о какой зависти речь?
Однако вместо сочувствия вновь не удержалась:
— Ага, весь твой, почти. Все, что другие не съедят, тебе достанется.
Сытый оскал с Ольгиной физиономии как ветром сдуло:
— Ты это о чем?
— Сама знаешь. Кобель он, твой Кеба. Всю 'педульку' перетрахал — завидный жених!
— Да куда там — всю 'педульку'! Пару штук может, и трахнул, а ты уж сразу: 'всю'!
— Каких пару штук? Чего ты девочку-то из себя строишь? Вроде не слышала, что о нем говорят. Сама ведь прекрасно знаешь, что я права. Когда речь заходит о Кебе, там уже не пара штук, там уже действительно вся 'педулька'.
— Не смеши, — обиженно протянула Ольга. Правда, смеяться и не думала. Напротив — сытое торжество исчезло из взгляда и голоса. — Ну вот тебя-то он не трахал? Не трахал! А значит, не вся 'педулька', не вся!
— А-аа… Ну, тогда, и правда, не вся. До меня он действительно еще не добрался.
— Вот видишь, — обрадовалась Ольга. — Я была права — это все глупые разговоры. Просто девки злятся, что он ими пренебрег, вот и сочиняют о нем небылицы.
Ехидный смешок уже готов был вырваться из Маринкиных уст, но усилием воли она подавила его. Что-то она сегодня разошлась. Да, Ольгины взгляды на жизнь ее уже, мягко говоря, давно напрягали. Может, не столько напрягали, сколько не соответствовали ее собственным взглядам. Иной раз очень хотелось отдохнуть от подруги. Или хотя бы от замусоленной темы.
Однако Ольгу-то всегда волновало одно. Значит, надо было или терпеть, или менять подругу. Менять Маринка уже пробовала: несмотря ни на какие ухищрения, Конакова все равно оставалась рядом. И то сказать — только с Казанцевой ведь могла быть до конца откровенной. Хотя кто бы знал, как эта ее откровенность уже осточертела Марине!
Ну да ничего — скоро Ольга наконец-то выйдет замуж, и тогда уже перестанет надоедать своим вечным голодом. А может вообще плавненько отойдет в сторону, а Маринка найдет себе новую подружку, не такую озабоченную.
— Не знаю, не знаю, — промямлила, все еще не желая сдаваться — физрука терпеть не могла. То ли бесконечные сплетни о его сексуальных подвигах повлияли, то ли Ольгины интимные откровения. — Что-то мне в его добропорядочность не верится. И то, что он меня не трахнул — слабое утешение. Во-первых, можно смело применить слово 'пока'. Это пока он меня не трахнул. Ну, а во-вторых, он меня вряд ли помнит — видел всего-то пару раз, когда я зачет зарабатывала со шваброй в руках. Мелькала б почаще — боюсь… Впрочем, все равно ничего бы не было — мне самой этот твой вымпел даром не нужен. Так что я не считаюсь. А вот остальные…