Арифметика подлости
Шрифт:
Ах, как всё было бы элементарно, если бы она не была Ольгиной подружкой! Проблема влечения была бы решена легко и просто, и даже довольно быстро. Он бы не удовольствовался легким прикосновением к ее рукам. А потом…
А потом было бы продолжение. Непременно было бы: коль уж у него спонтанно возникло непреодолимое желание целоваться — Гена определенно не насытился бы одним свиданием. Было бы много-много встреч. Тайных, от этого более сладких и томительных. И каждый раз он подолгу целовал бы веснушки — должно быть,
Но в том-то и дело, что она не просто студентка. Она — Маринка Казанцева, Ольгина лучшая подруга. Кто бы знал, как не хотелось Гене отрывать руки от этих плеч! Но надо — у него есть Оленька. Оленька — правильный выбор. Даже если не совсем правильный — поздно. Слово вылетело. А значит, ситуацию изменить нельзя, ее нужно смиренно принять. А раз так — его выбор правильный. А раз правильный — нельзя распускать руки. Такая вот логическая цепочка. Нельзя делать то, что хочется. Просто нельзя. Даже если хочется очень.
Еще несколько минут он продолжал диктовать, но незаполненные графы в журнале таяли буквально на глазах, заполняясь не очень красивым, но ровным и четким почерком. Гена лихорадочно соображал, чем бы еще ее занять, ведь так не хотелось, чтобы она уходила. Надо бы, надо отправить ее поскорее от греха подальше!
Нет, на такой подвиг он не способен. Ничего не будет. Он сможет остановиться в нужный момент. В крайнем случае, она сама его остановит, как только что остановила. Пусть еще побудет рядом. Пусть еще раз мелькнут веснушки.
Надо занять ее еще чем-нибудь. Только не уборкой — видеть ее со шваброй в руках не было ни малейшего желания. Нет, он ни за что не позволит этим рукам прикасаться к грязной половой тряпке!
Тем временем с журналом было покончено, и Маринка вновь взглянула на него через голову:
— Все? Я могу идти?
Никуда ты не уйдешь! Никуда я тебя не отпущу!
Ах, как хотелось ему крикнуть эти слова. Плюнуть на все, прижать ее к себе, и стоять так долго-долго, вдыхая аромат ее волос, периодически целуя в макушку. Просто стоять, просто обнимать. Замереть от наслаждения. Просто стоять…
Впервые за многие годы у Кебы появилось желание не уложить банально очередную красотку в постель, а просто прижать к себе девчонку. Будто ему не двадцать девять, а снова шестнадцать, и эта девчонка — первая в его жизни, а второй не должно быть, не будет никогда.
Но ему давно не шестнадцать, и девчонка эта у него не первая. И, что еще хуже, у него уже есть Оленька. Он уже сделал выбор. Верный выбор, если верить его логической цепочке.
— Ишь, какая быстрая! Так легко не отделаешься. Надо вот еще инвентарь разложить.
Заниматься инвентарем Кеба поручал только редким в стенах пединститута парням. А если уж ребят на горизонте не наблюдалось — раскладывал собственноручно. Каморка была маленькой и тесной, места катастрофически не хватало: едва ли ни четверть
Для инвентаря место оставалось лишь на стенах. По всему периметру каморки были набиты сплошные полки, куда и полагалось складывать инвентарь: сорок восемь комплектов спортивной формы, волейбольные и теннисные сетки, ракетки, разнообразные мячи и мячики всех размеров и 'национальностей', и прочая редко применяемая, но все равно необходимая чепуха. На огромном железном крюке висела сетка, набитая старыми кроссовками, кедами и даже чешками. Несколько таких же сеток с мячами лежали внизу под брусьями. Они-то и попали в поле зрения Кебы.
— Мячики видишь? — кивнул в сторону сеток. — Их надо разложить вот по тем полочкам. Баскетбольные — к баскетбольным, футбольные — к футбольным. Ну, и волейбольные соответственно.
Студентка глянула в указанном направлении, оценила высоту полок. Глазки удивленно выпучились, бровки вспорхнули возмущенно:
— Чтоо? Туда?! Да вы что, Геннадий Алексеич, я туда не полезу! Я высоты боюсь!
Пользуясь любой возможностью прикоснуться к ней, Гена обхватил ее за плечи — внутри что-то будто взорвалось — и подвел к высоченной лестнице, выкрашенной ядовито-зеленой краской.
— Детка, эту лесенку обязательно нужно поддерживать во избежание травматизма. Я, конечно, могу полезть на нее сам — в отличие от тебя высоты не боюсь. Но сможешь ли ты меня удержать, если что? Во мне, между прочим, веса — девяносто четыре килограмма. Возьмешь такой вес в падении?
Она в сомнении помотала головой:
— Вряд ли…
Напуганная предстоящим заданием, даже не заметила, кажется, очередного объятия. По крайней мере, ничем не выдала своего отношения: ни за, ни против. Гена предпочел думать, что все-таки 'за'. Так приятно было прижать ее спину к своему животу, и вдыхать ее запах. И в то же время эти объятия вполне могли сойти за покровительственные.
Но она все-таки вырвалась. Отстранилась на полшага — больше он не позволил. Стремительно повернулась к нему. Ее глаза, удивленно-испуганные, не отрывались от его глаз. Может, они искали лишь сочувствия и понимания, но все равно — ее глаза безотрывно глядели в его. Она по-прежнему смотрела снизу вверх, да и могла ли она смотреть на него иначе со своим очень средним росточком против его ста восьмидесяти восьми? И он, вроде бы давно привыкший к тому, что все без исключения женщины смотрят на него так, снизу вверх, почувствовал вдруг к ней, такой маленькой и беззащитной, нежность Кинг-Конга к своей жертве.