Арина (Роман, повести)
Шрифт:
— А вы не думаете, что мне это может не понравиться?.. — с прежним спокойствием спросила Катя, хотя внутри у нее постепенно начинало закипать.
— Помилуйте, пощадите!.. — притворно взмолился киношник. — Катюша, как вы можете такое мне говорить?.. Хорошо, хорошо, называйте это хоть насилием, как вам угодно, но, согласитесь, я ведь стараюсь не для себя, а во имя искусства и только для вас. Я хочу вас вывести на большую дорогу… Допустим, даже против вашей воли. Да, да, в искусстве такое случается. Ведь человек часто не знает своих возможностей… А мне как специалисту по кино видны ваши скрытые, скажем прямо, пока еще спящие задатки актрисы. Большой актрисы!.. И в это вы должны поверить, иначе ничего не получится.
— А по-моему, позорно приставать на улице к незнакомой девушке, — резко оборвала его Катя.
— Пардон, Катюша, но этого требует моя профессия, я должен выискивать таланты из народа… — усмехнулся киношник и воровато поозирался по сторонам. Видимо, убедившись, что поблизости никого нет, он неожиданно обхватил Катю за талию и молча потянул к машине.
— Сейчас же уберите руки!.. Как вам не стыдно?.. — крикнула возмущенная Катя.
Но это ничуть не подействовало на киношника. По-прежнему не отпуская Катю, увлекая ее за собой, он постепенно упрямо пятился к машине и торопливо бормотал все в том же духе:
— Катюша, Катюша!.. Ну что вы такая дикая?.. Я желаю вам добра, пытаюсь помочь, а вы готовы кусаться… Я понимаю, на вашей работе невозможно долго оставаться порядочной… Ведь я не ошибусь, если скажу, что все официантки, продавщицы, парикмахерши, простите за откровенность, — порядочные шлюхи… Вот я и хочу вас вытащить из этого болота, открыть вам путь к большому экрану… Так почему вы бежите от своего счастья?.. Это же глупо, поймите!.. Мы сейчас прямо поедем к моему другу, я сделаю фотопробы, потом покажу режиссеру…
Они уже были у самой машины, когда киношник, чтобы открыть дверцу, на какое-то мгновенье отпустил Катину руку, и Катя сейчас же попыталась рвануться от него в сторону. При этом рука киношника соскользнула с ее талии, но он тут же успел ухватиться за край вязаной кофты, и та вдруг затрещала. Кате стало жалко старенькую кофту тети Поли, может быть, даже единственную, и у нее заколотилось сердце, спазмы сдавили горло, перекрывая дыхание, и она, страшно побледнев во гневе, со всей злостью ударила снизу под жиденькую бороденку киношника. Тот сразу как-то по-поросячьи хрюкнул и, выпуская из рука кофту, шмякнулся на мокрый асфальт. Катя с брезгливостью посмотрела на мешковато растянувшегося вдоль тротуара киношника и не спеша пошла к своему дому, где на кухне все светился огонек.
У самой калитки Катя с минуту постояла, прислушалась к непрочной тишине, какая бывает ночью в большом городе. Дождь уже совсем перестал, но с мокрых деревьев еще слетали отдельные капли, глухо шлепались в траву. Со стороны Останкинской телебашни доносился слабый шум уходящего к Ленинграду поезда. Потом резко взревела машина киношника, и сразу свет от ее фар заскользил по домам и деревьям улицы. Катя догадалась, что киношник развернулся и поехал обратно, к проспекту Мира.
X
С утра у них опять была тренировка, и Иван Иванович, забыв про свой возраст, с завидной виртуозностью кружил по прихожей, пружиня ноги в коленях и приподнимаясь на носки, все наскакивал и наскакивал на Катю, пока не стало темнеть в глазах, а сердце не зашлось в колотуне. Тут он с горечью отметил, что ничего в нем, кроме азарта, не осталось от того «непобедимого», как называли его на заводе, где всю жизнь проработал слесарем и чуть не до самой пенсии считался сильнейшим боксером. И когда он встал посреди «ринга», часто дыша и чувствуя, как пот со лба и висков скатывается горячими
Невысокая ростом, не по годам слишком пухленькая, вошла белокурая Оля Малышева, школьная подруга Кати, и, всплеснув руками, удивленно воскликнула:
— Боже мой, боксируют!.. С ума вы сошли!.. Разве женское это дело?.. Ну и девка смешная ты, Катюша, видно, одна на всю Москву такая… Иван Иванович, хотя бы вы ее на ум-разум наставили!..
— А я как раз рад, что Катюша боксом занялась, — еще часто дыша, сказал Иван Иванович. — Ведь прежде что за руки у нее были — тростинки худосочные. Несет она, бывало, воду цветы поливать, а я глаза закрываю, боюсь, вот-вот тростинки переломятся… А сейчас, глядите, руки как руки.
Это верно, Катя всегда была худенькая, длинноногая и настолько прямая и гибкая, что ребята в школе прозвали ее «бамбучинкой». Оля даже втайне завидовала редкой стройности подруги, поскольку сама слишком рано налилась, поползла вширь, что ее немало удручало. К тому же кто-то из мальчишек ее тоже окрестил, но не так уж лестно — «бисквитиком». И прав Иван Иванович, руки у Катюши были в самом деле шибко тонкие, с проступающими на запястьях косточками, а теперь чуть-чуть округлились. И вообще в последнее время Катя заметно изменилась, все в ней в меру развилось, выровнялось и отдельно ничто не кричало о себе, она стала прямо красавицей.
— Конечно, сила в руках ей не повредит, — согласилась Оля. — Разные автоматы за нас, женщин, пока мало чего делают…
Иван Иванович одобрительно кивнул и, забросив перчатки на полку, ушел в ванную принимать душ. Катя повела подругу в свою комнату, на ходу ее коря, почему та долго не показывала глаз, сожалея, что дружба у них постепенно хиреет. Оля пыталась ее разуверить, хотя и сама видела, так оно и было.
Много лет подряд они жили рядом на тихой зеленой улице в Останкино. Подружки вместе были в детском саду, учились в одной школе, ни в каком классе не засиживаясь, летом уезжали в пионерский лагерь под Звенигород. Позже часами простаивали в очередях за билетами в Большой театр, бегали в Третьяковку, катались на коньках по аллее фонтанов Выставки. Слава богу, что интересы у них совпадали: куда хотелось одной, туда тянуло и другую, что любила первая, то нравилось и второй. У них было общее даже в том, что обе жили без отцов. Малышев давно ушел из семьи, перебрался в другой город, и Оля его совсем не знала; примерно тогда погиб отец и у Кати, которого она помнила, но слишком уж смутно. Две овдовевшие женщины с той поры потянулись одна к другой и сделали все, чтобы сдружить своих девочек.
В семьях этих достатка особого не было, но Малышевы все же жили посправнее. Уход отца Оли мало сказался на хлебе насущном, поскольку работник он был аховый, сильно выпивал и тянул из дома больше, чем нес в него. Так что как была, так и осталась у них главной силой Татьяна Николаевна, которая работала наборщиком в типографии. У Воронцовых с гибелью кормильца все пошло, можно сказать, наперекоски. Матери Кати раньше работать нужды не было, и она лишь ради забавы иногда переводила с английского небольшие тексты из технических журналов, а когда не стало мужа, заметалась в растерянности, быстро спустила нажитое, пробовала нажать на переводы, но они давали мало. Ирина Андреевна впала в отчаянье, поскольку была той женщиной, которая что-то значила рядом с мужчиной, а как осталась одна, то сразу сделалась жалкой и беспомощной. Потому-то она, не раздумывая, вышла второй раз замуж, когда подвернулся мало-мальски подходящий человек. Отчим Кате сразу не понравился: с виду мрачный, руки непомерно длинные, сильно сутулый, лицо усыпано глубокими рябинами. Первое время она его боялась и часто плакала, потом привыкла, хотя полюбить так и не смогла и отцом звать не стала.