Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
Шрифт:
Сошлюсь на неожиданный пример.
В 1912 году гигантский по тем временам пассажирский пароход «Титаник» столкнулся с громадной льдиной. В шлюпках могла уместиться лишь половина пассажиров. Капитан Эдвард Смит имел возможность получить место в одной из шлюпок. Но он заявил людям, которые оказались рядом с ним в момент погружения судна:
— Я последую за кораблем!
Через несколько часов, когда подоспела подмога, капитана среди тех, кто остался жив, спасатели не обнаружили.
Эдвард Смит был в очень большой степени повинен в катастрофе (как и Семен Буденный под Киевом). Но он был капитаном
Это была принятая во всем цивилизованном мире общемужская норма поведения в экстремальной ситуации. Кто-то усмехнется: «Старорежимная романтика. Давно вымершие "морские волки"».
Не скажите. В сентябре 1941 года, перед падением Киева, нашелся еще один донкихот, который, подобно Гайдару, не полетел на последнем самолете в Москву. Как вы думаете, кто это был?
Остался с окруженной армией сорокадевятилетний генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, Герой Советского Союза, командующий Юго-Западным фронтом. Он не полетел в Москву в одном самолете с маршалом Буденным. Кирпонос продолжал вести бои в окружении. От полученного в бою ранения и потери крови Кирпонос скончался.
В 1960-е годы я дружил с бывшим батальонным комиссаром Виктором Дмитриевичем Коршенко. Вместе с Гайдаром он шел несколько дней по немецким тылам. Затем они расстались.
Коршенко вспомнил: он встретил в окружении группу офицеров. Они прорывались к линии фронта. У них было особой важности задание: передать Верховному главнокомандованию Золотую Звезду Кирпоноса в доказательство того, что генерал не сдался в плен, а погиб в бою.
В этом рассказе меня поразила деталь: звезду несли запеченной в маленьком каравае. Что награда принадлежала Кирпоносу, в Москве должны были установить по номеру на обратной стороне медали.
Кирпонос оказался слабым военачальником. В этом даже не было его вины: Сталин полагал, что можно лепить полководцев из вчерашних лейтенантов, как он лепил директоров заводов из малограмотных рабочих. Кирпонос оказался именно таким поспешным назначенцем.
Но в дни киевской катастрофы Кирпонос поступил как настоящий мужчина, как настоящий русский офицер, который не бросает в беде солдат.
Вместе с потомственным офицером, командиром 58-го полка (в отставке), писателем Гайдаром генерал-полковник Кирпонос самоотверженно разделил страшную судьбу обреченной армии.
Версия, что самый знаменитый детский писатель стал изменником Родины и перебежал на сторону врага, устраивала Лубянку. В общей неразберихе первых месяцев войны, в атмосфере патологической шпиономании неясностям в судьбе любого человека сразу придавали обвинительный уклон.
Никто не осудил той же осенью 1941 года маршала Семена Буденного, командовавшего Юго-Западным направлением; начальника Генерального штаба маршала Бориса Шапошникова или главу государства Иосифа Сталина, что в «киевском котле» были в буквальном смысле брошены на произвол судьбы 600 тысяч человек солдат и командиров (не считая техники, стратегических запасов и т. п.).
Москва не сделала ни одного шага, чтобы спасти хотя бы четверть этой армии, каких-нибудь сто
Но Лубянка с подозрительным рвением занялась вопросом: правда ли, что один человек из 600 тысяч решил остаться в этом котле добровольно?
Любые сведения о Гайдаре, которые позднее начали поступать в Союз писателей, преподносились чекистами руководству госбезопасности как результат своей блестящей оперативной работы.
Учитывая известность Гайдара, «дело» все время держали под рукой. Работники центрального аппарата внутренних дел прилагали усилия, чтобы оно продолжало «дышать». Среди прочего, таким образом, контрразведчики доказывали руководству свою нужность… в Москве. В глубоком тылу.
Игра «замедленного действия», которую устроили чекисты, решительно не устраивала одного, теперь мало известного человека. Звали его Борис Сергеевич Бурков.
Когда началась война, Бурков работал главным редактором «Комсомольской правды». Он был хорошо знаком с Аркадием Петровичем. Иногда они встречались, изредка вместе выпивали. Бурков за стопкой пенял Гайдару, что тот ничего не дает его газете. Только «Пионерской правде».
— Боря, не сердись, — оправдывался Гайдар. — «Пионерка» приютила меня, когда никто не брал мои рассказы. Не говорю уже о повестях. Тебя тогда не было. К тебе претензий нет. Подвернется случай — принесу что-нибудь и тебе.
Случай подвернулся. Началась война. Военкомат отказался направить Гайдара в действующую армию. Аркадий Петрович решил, что можно поехать и военным корреспондентом. Журналисту не обязательно обладать здоровьем подводника или парашютиста. И отправился к Буркову:
— Ну вот, Боря. Ты просил. Теперь я готов писать и для тебя. Причем прямо с передовой.
Бурков обрадовался творческим намерениям Гайдара, но выражение лица его при этом было кислым. Пояснил:
— Тебе нужно будет зайти к Михайлову.
Николай Александрович Михайлов был первым секретарем ЦК комсомола. Идти к нему Гайдару не хотелось.
Аркадий Петрович всерьез дружил с его предшественником, Александром Косаревым. Внешне простоватый, Косарев при этом был умницей. Обладал талантом смотреть далеко вперед.
Когда у Аркадия Петровича возникла тяжелая полоса — не было пристанища, не ладилась работа, давно кончились деньги, — Косарев собрал на срочное заседание секретарей ЦК. Все разволновались: что стряслось?
— У нас, — заявил Косарев, — на сегодняшний день имеется первоочередная, неотложная задача: нуждается в помощи наш товарищ, один из первых комсомольцев страны Аркадий Гайдар. Если его сейчас не поддержать, мы его потеряем. Как человека и как пролетарского писателя для детей.
За десять минут было принято два решения: отправить Гайдара на отдых по путевке ЦК ВЛКСМ и поручить Детиздату напечатать (пока!) что-либо из старых вещей.
Арестовали Косарева по доносу секретаря ЦК ВЛКСМ Ольги Мишаковой. Расстрел Косарева повлек волну арестов среди его приближенных и друзей. Аркадий Петрович не исключал, что брызги могут задеть и его… Что они с Косаревым дружили, было известно многим.