Арман Дарина
Шрифт:
– Только хорошенькой мордашки маловато, чтобы столько лет удерживать возле себя принца Дарина. Представляю, что ты выделываешь в постели, - мечтательно протянул граф Монсе, гаденько потирая руки.
– Советник Калин случаем не делится тобой с особо близкими гостями? Я был бы не прочь поразвлечься с такой куколкой.
Ламис перевела ошеломленный взгляд на графиню, но женщина продолжала улыбаться неизменной слащавой улыбочкой, словно прилипшей к ее губам, будто не замечая пошлостей произнесенных графом.
– Может, мы тоже уединимся, пока наш
Осторожный шажок к боковой двери, Ламис не сводила напряженного взгляда с Монсе, еще один, и круто развернувшись, девушка выбежала из гостиной. Стараясь успокоиться, медленно прошла к детской, глубоко вздохнула и открыла дверь. Гувернантки нянчились с маленьким хозяином, весело подшучивая над его шалостями, на какие он был горазд. Она пробыла в детской до самого вечера, поужинав вместе с сыном, и напряженно прислушиваясь к шагам в коридоре, но принц не появлялся. И только Ламис решилась переночевать здесь же, как явился слуга, передав приказ хозяина немедленно ее видеть.
Арман, в шелковом халате, сидел, развалившись в кресле, курил, потягивая вино, и выглядел настолько довольным собой, что у Ламис невольно возникло желание запустить в него массивным подсвечником.
– Весьма неприлично бросать гостей в одиночестве, милая. Я надеялся, что ты их немного развлечешь, пока я буду отсутствовать.
– После того, как меня обозвали твоей потаскухой, я подумала, что не стоит навязывать столь изысканно изъясняющимся представителям высшего света свое общество.
– Как невежливо было со стороны графа так отозваться о тебе.
– Арман глубоко затянулся и, выпустив ароматное облачко дыма, пригубил бокал.
– Больше не буду оставлять вас наедине.
Ламис, расстилавшая постель, застыла с покрывалом в руках.
– Ты хочешь сказать, что снова заставишь меня присутствовать при вашей встрече?
– Мне нравится Мидель.
– Ее отец делал непристойные предложения.
Арман затушил сигару и, любуясь вином на просвет бокала, безразлично произнес:
– А каких предложений ты ожидала от посторонних людей? Тебе сказать, сколько стоило моему отцу пристроить тебя в приличном обществе среднего класса? Сколько надо было заплатить, чтобы обыватели, в лице директора гимназии, например, закрывали глаза на подозрительность твоей легенды и были учтивы с тобой? Неужели ты думала, что можно вылезти из моей постели и остаться невинной девочкой с прелестной улыбкой и не испорченной репутацией?
– Я не напрашивалась в твою постель. Ты принудил меня.
– Я это знаю, ты это знаешь, - Арман равнодушно пожал плечами.
– Но кто в это поверит? Мидель очень понравилось спать со мной, если бы ты слышала ее стоны...
– Милый, ты не с того начал.
– Ламис взбивала подушку, представляя на ее месте смазливое личико принца.
– Нужно было невинную девочку вначале избить, изнасиловать, потом опять избить, прижечь руки каленым железом, выпороть плетью, не забывая периодически между пытками и побоями
– Ты удивляешь меня, Ламис, - Арман насмешливо смотрел на девушку поверх бокала.
– Значит, пока я отрекался от престола, ради того, чтобы дать свободу тебе и нашему сыну, ты преспокойно продолжала меня ненавидеть, лелея самые плохие воспоминания того, что было между нами? Мило, конечно, но не благодарно.
– Извини, но других воспоминаний ты мне не оставил.
– Ламис закончила расстилать постель и, остановившись перед трюмо, принялась вытаскивать шпильки из своей незамысловатой прически.
– И различие между Дарина и Дамана я совершенно не замечаю. Ты запер меня в этом доме, так же как до этого запирал в своих апартаментах императорского дворца Сталлоры. У меня нет ничего, чтобы я могла назвать своим. Вокруг меня твой дом, твои слуги, твои гости, вокруг меня только ты один и никого, никого кого бы я знала и любила. Несколько лет обособленной пустоты, моя персональная клетка, без шанса вырваться когда - нибудь из твоих рук. И постоянный липкий страх не угодить, вызвать твое недовольство... Я устала.
Мужчина поднялся и, подойдя к девушке, встал за ее спиной, лениво скользя по их зеркальному отражению в холодном стекле. Она избегала его хищного взгляда, трусливо отводя глаза, и он скользнул губами вдоль изящного изгиба шеи, больно прикусывая нежную кожу у основания шеи. Ламис прерывисто всхлипнула и шепотом закончила:
– И я презираю себя, ненавижу за то, что подчиняюсь тебе.
Арман распустил корсаж, и властно надавив на узкую спину, заставил Ламис упереться руками в стену по бокам от зеркала. Потом приподнял юбку и одним движением сорвал белье. Повел плечами, сбрасывая халат и придерживая рукой, подрагивающий член, провел им несколько раз вдоль судорожно сжавшихся ягодиц. От прикосновения девушка вздрогнула и беззвучно заплакала.
– Занимательно слышать от тебя нечто подобное, Ламис, и я правильно понял твои слезы: ты боишься меня. Я пытался быть внимательным, чутким, позаботился о том, чтобы занятия со мной любовью стали тебе если не приятны, то хотя бы относительно безболезненны. Напрасно, в твоих глазах я по-прежнему жестокое чудовище, насилующее юную девственницу. Все мои стремления изменить отношения между нами разбиваются о прочную стену страданий, какие ты с завидным усердием лелеешь и бережешь.
Ламис дернулась, как от удара и подняла голову, всматриваясь долгим взглядом влажных глаз в его зеркальное отражение. Она молчала, потом ее губы дрогнули в презрительной усмешке.
– Все твои стремления разбиваются о твои же приказы. Я не по собственному желанию стою здесь с распущенной шнуровкой и поднятыми юбками.
– Я позволил тебе воспитывать нашего сына, я живу с тобой так, будто ты моя жена и, - жадные руки скользнули по животу, заставляя прижиматься к его возбужденной плоти.
– Я хочу заниматься с тобой любовью.