Арт – всегда терапия. Развитие детей со специальными потребностями средствами искусств
Шрифт:
Близнецам Вите и Рите Захарченко в декабре 1999-го было по четыре с половиной года.
Вита – здоровый ребенок. У Риты – не самая легкая форма ДЦП: она не ходит, ей трудно сидеть ровно и удерживать голову в вертикальном положении, сжимать в руке кисть или фломастер, сосредоточить взгляд в определенной точке.
Но какой это обаятельный ребенок! Светловолосая, голубоглазая, ласковая – но и твердая, самостоятельная, независимая! Она умеет говорить – тихим голосом, почти шепотом, произносит: «Я сама!» – и попробуй тогда придержать ее непослушную руку или привнести что-то непредусмотренное в рисунок!
Однажды весной, закончив работу с красками, мы уселись в кружок и занялись сочинением «сказки про себя», в которой главные герои – птицы.
По
Большинство детей этим и ограничилось: устали, да и время обеда подошло. Но маленькой Вите, а за ней и Рите захотелось покататься на своих птицах. Вита быстренько набросала на бумаге условную девочку, и я предложил, чтобы она помогла сделать такую же сестричке.
Какой отпор я встретил! Пришлось сидеть мне рядом с Ритой, незаметно придерживая ее руку, а потом вырезать созданную нами корявую фигурку ножницами, надетыми на Ритины пальцы!
Только завершив работу, девочка согласилась присоединиться к своим обедающим друзьям.
Тринадцатилетний Антон Мельник принял мое появление сдержанно: вежливо выполнил задание (мы пускали рисунок по кругу, стремясь всё возникающее на бумаге увязать в общий сюжет), лаконично ответил на вопросы; когда стали рисовать красками, не забывал следить за тем, чтобы не испачкать руки.
Если бы в то время был уже написан рассказ Натальи Владимировны, приведенный выше, я бы решил, что речь идет о другом мальчике. Антон тихо, но разборчиво произносил слова, понемногу передвигался по комнате, самостоятельно ел, и всё это не вязалось в моем представлении с диагнозом «ДЦП, форма тяжелая», который в свое время поставил ему врач.
Почти год наши с Антоном занятия проходили на «паритетных» началах: он спокойно, со снисходительным видом выполнял задания, я же не забывал отмечать его скромные успехи и «закруглял» работу при первых признаках усталости.
Перелом наступил в один прекрасный день, когда мы рисовали гуашью. Нужно заметить, что сам процесс нанесения краски на белый лист часто зачаровывает детей, доставляет им огромное удовольствие. Это относится к маленькой Рите Захарченко, принадлежит к таким детям и Антон.
На этот раз, когда из-под его руки появилось большое темно-красное пятно, я спросил:
– Интересно, на кого это похоже?
– Конь получился… или верблюд, – рассеянно протянул Антон.
Я предпочел верблюда: взял в руку небольшой флейц и обвел фигуру широким черным контуром.
Рисунок вышел на редкость удачным. На него обращали внимание все, кто в этот день входил в комнату.
Антон отнесся к похвалам с обычной своей невозмутимостью, но его интерес к краскам стал с тех пор неуклонно расти. Выбирая цвета и нанося краску на бумагу, он по-прежнему не стремился к фигуративности. Из-под его кисти стали появляться чудесные, хорошо закомпонованные цветовые абстракции, полные покоя и гармонии.
Теперь мальчик не «отрабатывает» урок, а всё чаще уходит с головой в творческую работу. И я предвкушаю время, когда из-под его руки появятся настоящие холсты, написанные дорогими, настоящими красками! [23]
23
Прошло 3 года. Сегодня Антон – автор десятков чудесных рисунков и себя осознает живописцем. По всем проявлениям мальчик – аутист, и его цветовосприятие должно проявляться (и проявлялось в первое время!) так: «Аутистов совершенно не интересует цвет в рисунках. Они берут первый попавшийся карандаш, в то время как здоровые дети старательно подбирают цвета: каким небо рисовать, а каким – солнце. И рисунки обычно не имеют сюжета: в них нет человеческих фигур или солнышка с домиком, сплошные узоры или геометрические фигуры. Цвет вообще может быть для них неприятным, раздражающим. Поэтому вся окружающая среда, включая цвет стен, обоев, освещение, мебель и игрушки, нормальная и приятная для здорового ребенка, для аутичного – зачастую источник дискомфорта и постоянных отрицательных эмоций.» (Артемова С. Всегда один и смотрит мимо // Первое сентября. 2005. 19 февр. С. 7).
Совсем недавно на занятиях появился Саша Лазарев, пяти с половиной лет. Первое
Вдобавок ко всему первый контакт оказался неудачным. В этот день мы рисовали пальцами. Сашина мама подсела к столу, усадила мальчика на руки. Я обмакнул кончики его пальцев в синюю гуашь и поднес к листу. В этот момент – как часто бывает – рука ребенка резко дернулась, краска попала на его щеку и попутно – на мою сорочку.
Нам следовало спокойно продолжать работу, но мама сильно встревожилась, стала направлять и «страховать» Сашину руку, волнение передалось ребенку – и мне ничего не оставалось, как вытереть пальцы мальчика влажной тряпкой и убрать незаконченную работу подальше.
И сразу же за этим «провальным» эпизодом последовал потрясающий успех! Я вложил в Сашины пальцы свою любимую (круглую, широкую, с коротким деревянным черенком) кисть, обмакнул ее в краску и тихонько поднес к чистому листу. И почувствовал, как рука ребенка расслабилась, как она сама продолжила начатую нами линию!
Еще несколько раз я обмакивал кисть в краску, менял цвета, то придерживал, то отпускал Сашину руку – и ни одного судорожного движения!
У нас получился замечательный «речной» пейзаж, немедленно украсивший стену. Маленький художник, снова сидя в кресле, выслушивал бесконечные похвалы, и его глаза то и дело включались в трудную работу: отыскивали среди чужих произведений собственный рисунок.
Но самую сильную реакцию сегодняшний успех вызвал у Сашиной мамы, Ирины Лазаревой: по ее словам, мальчик впервые в жизни раскрылся! Насколько это важно, я понял спустя несколько дней, когда она принесла свой рассказ о ребенке.
«Лазарев Александр Александрович родился 3 января 1996 года. Это первый и очень желанный ребенок в нашей семье. Когда мы узнали о его существовании, нашему ликованию не было предела.
На УЗИ врач показала ребенка папе и сказала: “У вас замечательный мальчик – крупный, красивый, здоровый”. Мы с нетерпением ждали его появления, но 3 января случилась трагедия: во время родов акушерка повредила Санюшке шейные позвонки.
Вместо требовательного крика нормального новорожденного я услышала слабое всхлипывание. Саньку поместили в кювет, а мне сказали, что он не выживет: слишком слаб. Знакомая медсестра потом по секрету рассказала: заведующая надеялась, что ребенок умрет и ошибка персонала не станет достоянием гласности.
Но по настоянию нашего папы (он вызвал скорую реанимационную помощь для новорожденных из детской больницы № з) ребенок оказался в руках профессионалов и попал под аппарат искусственного дыхания.
О своем диагнозе мы узнали практически сразу. Заведующая, провожая реанимационную бригаду, сказала нам: “Полная неподвижность и, скорее всего, полная идиотия. Очень пострадал головной мозг от недостатка кислорода”. Затем чудесный врач-реаниматор (мы до сих пор поздравляем его с днем рождения), который практически вытащил Санечку с того света, сказал, что наши шансы на выздоровление практически равны нулю. То есть мы с самого начала были настроены на самое худшее, поэтому любые Санюшкины победы воспринимаются нами как чудо.
Малыш лежал в реанимации, я рыдала дома и днем и ночью, муж мотался, зарабатывая деньги. Самыми счастливыми минутами было посещение больницы. Саныч был такой беспомощный, такой крохотный и необыкновенно красивый! Папа (муж) уже спустя годы признался, что, увидев его в первый раз, понял, что будет рядом всегда и если я вдруг скажу, что ребенка надо покинуть, то разведется со мной и будет воспитывать мальчика самостоятельно. Такие же мысли приходили в голову и мне. Вначале мы были оглушены и потрясены происходящим. Ведь беременность была идеальной, УЗИ за пять дней до родов – блестящим, и вдруг – безнадежный ребенок. Трудность первых дней – неясность, неопределенность, глухие и достаточно неискренние утешения друзей, отчужденность родни. Родители мужа категорически отреклись от Санюшки и до 3 лет настаивали на сдаче в интернат. У меня родителей нет, а друзья стали почему-то убеждать, что лучше бы мы его не спасали. Они приводили в пример одного церковного нищего – умственно отсталого, с жуткими гиперкинезами.
Конец ознакомительного фрагмента.